В 1939 году Евгений с гордостью показывает своим друзьям только что полученный им партийный билет.
Хороший у меня сын…
Сейчас Евгений занят сверх всякой меры. Весь день — на комбинате. Ночью — в штабе МПВО. К тому же где-то надо раздобыть оружие, одежду, обувь, лекарства, продовольствие и несчетное количество всяких мелочей: в горах ничего не купишь.
Штаб МПВО комбината становится партизанским штабом. Это выходит как-то само собой: Евгений — начальник обоих штабов.
На комбинате наши ночные сборища никого не удивляют: почти все мы, как бойцы групп местной противовоздушной обороны, находимся на казарменном положении. Что же странного в том, что из ночи в ночь мы собираемся в штабе МПВО?
Конспирация полная: даже самые близкие люди не знают о нашем партизанском отряде. Об этом позаботился Евгений. Он сам свято хранит тайну и научил хранить ее и наших будущих партизан.
Даже меня, своего командира, они в беседе друг с другом не называют по имени и отчеству.
На одном из наших первых собраний в штабе Евгений, смеясь, назвал меня «Батя». Подозреваю, он сделал это не случайно. Новое имя прижилось: так меня стали звать все мои товарищи по отряду.
Ну что же, Батя так Батя.
ВЕРЕВОЧКА — ВЕЩЬ НЕНАДЕЖНАЯ
Прошла зима. Помню, как-то поздним весенним вечером Евгений пришел ко мне:
— Папа, я к тебе за советом. Мне кажется, мы не имеем прав быть обычным партизанским отрядом. Уж хотя бы по одному тому, что среди нас много инженеров. Мы должны стать отрядом минеров-диверсантов: рвать поезда, мосты, плотины, склады, минировать дороги, разрушать переправы. Я организую на комбинате занятия по минному делу под руководством опытного сапера — капитана Гришина. Ты как смотришь на это?
Со следующего дня начинаются занятия. На них ходят все партизаны нашего отряда. И на лекциях капитана Гришина на одной парте сидим я и Геня.
В разгар занятий к нам приехал неожиданный гость — мой средний сын Валентин. Офицер, дважды тяжело раненный в боях под Москвой и Ростовом, он едет через Краснодар в Крым, где разгораются тяжелые бои.
Вечером у нас собрались все три брата: Валентин, Евгений, Геня. Валентин рассказывает об одной из своих минных диверсий:
— Как-то меня с товарищем послали в тыл — помочь партизанскому отряду взорвать мост. Когда я подобрался к берегу реки, я увидел: мост охраняется так, что даже кузнечик к нему не подберется незаметно.
Этот двухарочный мост лежал на важной железнодорожной магистрали — по ней непрерывным потоком шли на передовую воинские эшелоны, — и немцы охраняли мост, как зеницу ока.
Но приказ был ясен: взорвать мост во что бы то ни стало. Я лежал в кустах, придумывал десятки комбинаций и тут же отвергал их — все они были одинаково безнадежными.
И вдруг мне вспомнилась кинокартина, я видел ее в детстве. Это был приключенческий фильм из жизни контрабандистов на турецкой границе. И я решил на белорусской земле использовать опыт контрабандистов Закавказья.
Валентин на минуту замолчал. Но Гене не терпится:
— Ну, дальше, Валя!
— Рано утром следующего дня я на берегу разделся догола, оставив на себе только пояс с привязанным к нему солидным камнем. Потом вырезал длинную сухую тростинку и, держа ее во рту, вошел в реку. Вода покрыла меня с головой. Но на поверхности, как перископ подводной лодки, торчала тростинка. Я дышал сквозь тростинку и шел по дну, как заправский водолаз. Фильм, оказывается, не врал: тростинка действовала наславу.
От радости я засмеялся под водой. Но тут же, как ворона в крыловской басне, разинул рот, выпустил тростинку и вдоволь хлебнул воды. Пришлось прекратить опыт, отвязать камень и плыть обратно к берегу.
Все же решение первой части задачи было как будто найдено. Оставалось решить вторую часть: ухитриться доставить к мосту взрывчатку. И снова мне помогли все те же контрабандисты с экрана.
Мы с товарищем сняли нижние рубахи, намочили их и связали у каждой ворот и рукава, оставив только отверстия внизу. Потом крепко ударили рубахами о воду. Рубахи вздулись пузырями. Под водой мы осторожно стянули и перевязали отверстия. Пузыри свободно держали на воде нужный нам запас тола, тщательно завернутого в пергамент.
Вечером началось подводное путешествие к мосту. Над рекой густой белой пеленой плыл туман. При свете фашистских ракет наши пузыри походили на распухших мертвецов — в те дни много их плыло по реке.
Мы медленно шли по дну, держась за края пузырей. Иногда на мелких местах нам приходилось итти, согнувшись в три погибели. Не раз мы срывались в ямы и глотали холодную, речную воду, но продолжали крепко держать свои пузыри с толом и не выпускали изо рта спасительных тростинок.
Наконец подошли к среднему устою моста. Осторожно взобрались на него, привязали пакеты со взрывчаткой, прикрепили к чеке взрывателя конец парашютной стропы (я забыл сказать, что захватил с собой около двухсот метров этого тонкого и крепкого шпагата, обвязав его вокруг пояса) и так же медленно отправились по дну реки назад, разматывая стропу, пока она не кончилась. Тогда вылезли на мель и потянули стропу. Она намокла и была тяжела, как морской канат. Потянули еще раз — никакого результата.
«Неужели стропа зацепилась за корягу?» подумали мы.
Передохнув, впряглись, как бурлаки, в стропу и потянули что есть Силы. Страшный взрыв потряс воздух. Мы с товарищем нырнули в воду.
Когда через минуту мы снова высунулись из воды, в ярком свете ракет был виден рухнувший мост. Тяжелые фашистские пулеметы исступленно били по кустам на берегу, тревожа ни в чем неповинных лягушек…
— Дальше, Валя, дальше! — нетерпеливо торопит Геня.
— Дальше?.. Дальше было так: мы пришли к себе на базу, партизаны принялись нас качать, нечаянно уронили моего спутника, он шлепнулся о землю, ушиб заднюю часть тела и долго ругался… Вот и все.
— Слышал, Женя? Слышал? — восхищается Геня. — Вот бы нам так рвать мосты! А?.. Да что ты молчишь, Женя? Скажи, здорово?
— С тростинкой и пузырями хорошо, — медленно говорит Евгений, — а вот с веревкой плохо. Мы будем рвать без веревки. Как мы это сделаем, я сегодня еще не знаю. Но будем рвать лучше: проще, надежнее. Поверь, не ударим лицом в грязь… Ты не сердись на меня, Валя, — и Евгений ласково притронулся рукой к плечу брата, — но ведь ты сам понимаешь: веревочка — вещь ненадежная. А в нашем деле надо работать так, чтобы наверняка, безотказно, насмерть. Понимаешь?..
ЛАГЕРЬ НА ГОРЕ СТРЕПЕТ
В июле 1942 года мы узнали, что нашими войсками оставлены Ростов и Новочеркасск.
Немцы рвутся на Кубань, к перевалам Кавказа.
Значит, пора!
В отряде идут последние приготовления. Мы заготовляем полушубки, валенки, телогрейки, шапки, перчатки. В механических мастерских комбината куются финские ножи и кинжалы. К обычным гладкоствольным ружьям Евгений делает особые патроны с тупыми пулями, напоминающие «джиганы» американских лесорубов: на двести метров они пробивают толстую доску.
В Краснодаре попрежнему никто не знает, что мы уходим партизанить. Все убеждены, что мы призваны в Красную армию — у нас на руках мобилизационные листки из горвоенкомата. Для тех же, кто повстречается с нами в пути, мы — работники геолого-изыскательского отряда, производящего съемку дороги к будущему лесозаводу…
Враг подходит все ближе и ближе к Краснодару.
Второго августа, правдами и неправдами раздобыв первые шесть подвод, Евгений отправляет их с партизанским имуществом в станицу Крепостную — нашу ближайшую перевалочную базу. Через два дня туда же первым рейсом уходит отрядная машина. Ее ведет Геня.
Седьмого вечером отрабатываем явки, пароли, сигналы и на рассвете восьмого последний раз грузим машину и тракторный прицеп.
Я никогда не забуду нашего ухода из Краснодара.
Рассвет. По улице грохочут колеса телег, окна дребезжат от несущихся мимо грузовиков. На дворе комбината рвется снаряд немецкого танка. Со звоном разлетаются разбитые стекла.
По дороге к мосту через реку Кубань — людской поток. Вот идет какая-то семья. Старик и дети несут шубы и самовары. Женщина тянет за веревку корову. На руках у женщины младенец.
Мы идем по улицам родного города. Тяжело расставаться с ним. Тяжело покидать родные места. Каждый камешек словно говорит тебе: «До свиданья». Мелькают знакомые здания, площади, улицы — дом за домом, квартал за кварталом.