У одного из комсомольцев — у сероглазого вихрастого Андрейки — отец в станице. Мальчик крепко надеется на отцовскую помощь, и сейчас он думает о том, как рука об руку со смелым и сильным отцом они выйдут на полотно, взорвут поезд и вместе уйдут в горы.
Был Андрей мечтателем и до сих пор любит и помнит сказки, которые так хорошо рассказывала ему мать в детстве. Молчаливая, тихая, с морщинками вокруг потускневших раньше времени глаз, она казалась такой беспомощной, слабой, способной только рассказывать свои чудесные, всегда чуть грустные, красивые сказки…
Андрей любит свою мать. Но сна ничем не сможет помочь в его трудном и опасном деле. Только о встрече с отцом мечтает мальчик.
В глухую темень ребята пробираются в станицу.
Андрей задами подходит к родной хате. Как давно он не был дома… Немцы захватили Северскую неожиданно. В тот страшный день Андрей не видел отца и не смог сказать ему, что уходит в горы. Только мать знала об этом.
— Значит, судьба, — сказала она ему на прощанье.
Андрей тихо стучит в окно.
— Кто там? — раздается женский голос.
На крыльцо выходит мать в темном платке.
— Андрейка! Живой! Родной мой!.. Нет, нет, не ходи в хату. Не надо.
Она закрывает его платком и, обняв, уводит в дальний конец густого, запущенного сада. И здесь Андрей узнает страшную новость.
Никогда вместе с отцом он не выйдет на полотно, чтобы взорвать поезд. Никогда Андрей не почувствует на своем плече ласковую отцовскую руку. Отец изменил тому, что для Андрея дороже жизни. За корову он продал свою честь. Отец — полицейский.
— Уходи, Андрейка, уходи, мой хороший…
— Нет, мама, я не уйду.
И Андрей откровенно рассказывает матери, зачем он пришел в станицу и как мечтал вместе с отцом бить немцев.
— Страшно, Андрейка. Ох, как страшно…
Мать долго смотрит в глаза сыну, будто последний раз видит Андрейку, будто на всю жизнь хочет запомнить любимое лицо. Потом медленно, истово крестит сына.
— Старая я, темная, сынок, но если будет нужда, шепни мне, скажи…
В эту ночь Андрей не смыкает глаз.
Он думает об отце, которого еще вчера любил доверчивой детской любовью. И он думает о матери, которую только сегодня впервые по-настоящему увидел.
Станица попрежнему живет своей обычной жизнью. А по вечерам, когда с далеких гор ползут синие сумерки, к дому полицейского подходят ребятишки, еще несколько месяцев назад носившие на шее красный пионерский галстук.
Их встречает тетя Катя — Андрейкина мать.
Она все такая же молчаливая, тихая, неразговорчивая, закутанная в темный старушечий платок. Она берет у ребятишек корзины — в них лежат яблоки, иногда яйца или просто свежее душистое сено.
Тетя Катя несет корзины в сарай. На дне корзин она находит желтоватые брусочки, похожие на мыло, какие-то капсюли.
Все это она осторожно складывает в дальний угол сарая, где лежат старые хомуты, ржавые ободья для колес, поломанные лопаты, тряпье.
— Завтра еще принесем, тетя Катя, — шепчут ребятишки.
Глухой ночью на маленьком мостике у самой станции взлетает на воздух поезд с немецкими автоматчиками.
Два дня фашисты прочесывают лес и кусты у станицы, обыскивают все вокруг. Тридцать солдат из железнодорожной охраны, не сумевших уберечь важный воинский эшелон, расстреляны. Но никому из немцев не приходит в голову, что эти босоногие ребятишки, у которых одна забота — голуби, лапта, удочки, — рискуя жизнью, выкрали тол, взрыватели, капсюли, снесли все это тете Кате и что в сарае у полицейского еще и сейчас лежит добрый запас взрывчатки.
Через несколько дней новый взрыв гремит над Северской: все на том же мостике взлетает на воздух состав с боеприпасами.
Он рвется не сразу: один за другим, как гигантское эхо в горах, ухают взрывы, далеко разбрасывая горящие доски вагонов.
Зарево полыхает над станицей. А в тенистом саду у забора стоит тетя Катя. Широким крестным знамением осеняет она далекие темные горы. В ее глазах — сияющая гордость за сына.
— Храни тебя господь, Андрейка мой… Родимый мой…
Так открывается счет мести. Но это — только начало. И летят на воздух новые поезда, рвутся машины, падают фермы мостов, бесследно исчезают фашистские заставы, горят нефтяные амбары Калужских промыслов, подожженные Мурой Янукевич, Павлик взрывает склад у разъезда Энем, Мусьяченко рвет электростанцию…
ПАРТИЗАНСКИЙ ВУЗ
В ноябре осуществляется мечта Евгения: в нашей «фактории» на Планческой создается школа минеров. Она расположена в бараке. «Студенты» чинно сидят за столом, разложив перед собой тетради, и внимательно слушают Ветлугина. Когда им задают вопросы, они встают, по старой школьной привычке: большинство «студентов» — молодежь школьного возраста. Среди них есть и пожилые инженеры, но и они подчиняются общим правилам и так же почтительно встают, отвечая на вопросы.
Иногда во время лекции на Планческую налетают самолеты и сбрасывают бомбы. Жалобно дребезжат окна. Дрожат стены нашего «учебного корпуса». Но Ветлугин продолжает спокойно чертить на доске схему минирования моста. Занятия не прерываются.
Пройдя теоретический курс, наши ученики выходят на минодром — специально оборудованную площадку у реки. Здесь есть все, с чем придется встречаться минеру на операциях: и участки железной дороги, и шоссе, и река с камнями, и нависшие скалы, и мост через реку.
Практическими работами руководит Степан Сергеевич Еременко. Помню, однажды он «начудил», как говаривал когда-то Геня.
…Идут обычные практические занятия в нашей минной школе. Степан Сергеевич принес с собой гранату «РДГ» и объясняет ее устройство. Курсанты сидят за столом и внимательно слушают. Все идет нормально.
И вдруг, увлекшись, Степан Сергеевич нечаянно спускает ударник. Он растерянно смотрит на курсантов. Сейчас будет взрыв — он может уничтожить всех, кто сидит в этой комнате.
Курсанты бросаются к дверям. В дверях — пробка. И только один Павлик спокойно берет гранату и швыряет в окно.
Слышится звон разбиваемого стекла и взрыв капсюля.
— Занять места! Принести гранату! — приказывает Еременко.
Сконфуженные курсанты садятся за стол.
— Я хотел проверить вашу выдержку, товарищи, — сухо говорит Степан Сергеевич, — ту самую выдержку и хладнокровие, которыми должен обладать настоящий минер-диверсант. Этой выдержки у вас нет. Только один Павлик оказался достаточно хладнокровным и не растерялся. Плохо, товарищи…
Еременко отвертывает донышко у гранаты; из нижней части на стол высыпается песок.
— Граната учебная. Взорвался только капсюль. И если бы это даже случилось здесь, в комнате, ничего страшного не произошло бы. Впрочем, вы ведь не знали об этом.
Потом, после паузы, уже другим, грустным тоном Степан Сергеевич говорит:
— А за это мне, пожалуй, от Бати попадет. Здорово попадет.
Еременко не ошибся: ему действительно было сделано строгое замечание.
Так в тылу у врага, в глухих кавказских предгорьях, друзья Евгения учат партизан трудному, опасному, но благородному искусству минера-диверсанта: «рвать наверняка, безотказно, насмерть», как мечтал когда-то Евгений в Краснодаре.
В КАМЫШАХ
Сбывается и вторая мечта Евгения: наш основной отряд выделяет «дочерние отряды». Они работают в плавнях, на Тамани, на «Львовском шоссе, на переправах через Кубань, в самом Краснодаре.
«Дочерние отряды» состоят из местных жителей. Мы даем им только своего командира или главного минера. Только он один знает о нас, получает наши приказания, докладывает об операциях. И снова летят на воздух поезда, пылают взорванные танки, рвутся мосты и в грохоте взрывов звериным криком кричат умирающие фашисты…
Я хочу рассказать о работе одного из этих отрядов — того самого, что под начальством нашего Карпова боролся в кубанских лиманах.
* * *
Рыжая птица чепура стоит у воды. Солнце освещает ее черный хохол, серовато-белую шею с розовым налетом. Бурые перья на крыльях отдают зеленоватым блеском. Вытянув вперед длинный желто-восковой клюв, она замерла, зорко высматривая добычу. А вокруг стоят камыши, кивают пушистыми головками и живут своей жизнью.
Плеснула рыба у самого берега. Неслышно ползет светлооливковый желтопуз. Вспорхнула какая-то птичка с ярко-красной грудкой. Снова плеснула рыба. И опять тишина.