Схватив автоматы, сумки с патронами и гранатами и сразу повеселев, мы вылетели из шалаша и столкнулись с командиром. Гимнастерка на нем как всегда была застегнута на все пуговицы. В руке он держал свой неразлучный маузер. Он был из тех командиров, за которыми люди шли не задумываясь. Скажи он: «Надо пойти и взять город Овруч». Мы пошли бы и взяли город по названию Овруч.
Карасёв сверкнул синими глазами, резко бросил руку с маузером в сторону стрельбы и, глядя на нас в упор, коротко произнес:
– Марат, Петр, Миша! Вперед! И стоять насмерть!
Называя наши имена, он свободной рукой указывал на каждого из нас, как бы считая.
Слова «стоять насмерть» родились в кровавом сорок первом на заснеженных полях Подмосковья и шли с нами через всю долгую войну. Это был суровый приказ «не отступать». О раненых командир не упомянул. Нам и не нужно было о них говорить. Вообще, он сказал нам очень мало. Но он сказал все.
Мы побежали вперед, на стрельбу, стоять насмерть. Первый натиск фашистов отбили сходу. Они не успели развернуться. Хлопали одиночные выстрелы. Слышались крики раненных фрицев. Они отпрянули.
Можно было устроиться поудобнее. Переполз к низкому пню и огляделся. Слева лежал Паша Колганов – москвич с Плющихи, почти арбатский, вдвойне земляк. На его лице всегда играла улыбка. Он был крайним на нашем фланге. Справа залегли Миша Журко, Петр Ярославцев и Павел Киселев – высокий светловолосый саратовец, мой дружок по кавказскому фронту. Его вторым, спустя месяц, после меня, сбросили в отряд на Лысую гору.
Дальше виднелись Петро Туринок, Саша Матвеев и еще правее и немного впереди пулеметчик Саша Тютнев со вторым номером Петром Цалко. Это они встретили немцев огнем, сразу положив их больше десятка на дороге. Донеслись крики немцев. Они подбадривали друг друга громкими возгласами. Усилившаяся пальба из их автоматов и пулеметов, сбивала листья и ветки над нашими головами. Они снова пошли на нас.
– Хлопцы! Не стреляйте сразу! – Хрипло выдохнул Туринок. – Подпустим трохи ближе и вжарим им!
Киселев кричал Тютневу:
– Саша! Отползи вправо! Ты мне фрицев загораживаешь!
Между деревьями замелькали мышиные кители фашистов. Они шли, засучив рукава и уперев приклады своих автоматов в животы, поливая огнедышащими стволами, как пожарные брандспойтами. Они не торопились. Они шли нагло, не сгибаясь. Свистели пули. Щепки, отлетавшие от деревьев, секли лица. Они не видели нас, лежавших во мху, за пнями, за поваленными деревьями. Они били в нашу сторону и нахально лезли вперёд. Жаль нельзя пустить в ход гранаты. Лес тут не густой, но низкие ветви переплелись между собой, и граната может удариться об них и отскочить обратно.
Петр Ярославцев привстал на колено и рявкнул:
– Бей гадов! Огонь!
Сплошной треск десятка автоматов и стук «дегтяря» длился пока не опустели диски. Наступила резавшая уши тишина. Пахло порохом. Лес просвечивал без долговязых фигур фрицев. Лес был пуст. Деревья стояли одни.
– Ребята, а мы им врезали! – воскликнул обычно молчаливый Саша Тютнев, изведавший ад плена, люто ненавидевший фашистов. Пулемет в его руках был карающей десницей.
– Хлопцы, никого не зацепило? – спросил Ярославцев.
Никто не отозвался. – Значит полный порядок!
– Пошли подбирать трофеи, – поднялся с земли горячий, нетерпеливый Туринок.
– Не торопись поперед батьки в пекло, – заметил Журко, заправляя новый диск в автомат, – трошки почекаем, подождём.
– Я пыду подывлюсь, – сунулся вперед Цалко.
– Ложись! Я тебе «пыду», – погрозил кулаком Ярославцев, искоса посмотрев в нашу сторону. Он явно хотел сам пойти и посмотреть, сколько мы набили фрицев, но теперь постеснялся.
– Слышите! Фрицы или сюда ползут, или своих подбирают, – раздался голос Саши Матвеева, – Тютнев, всыпь им на шум из пулемета!
Саша посылает несколько коротких очередей. Становится снова тихо. Вдруг рядом что-то шмякается в сырой мох. Издалека доносится глухой хлопок.
– Мину! Раз они подтащили миномет, теперь не отвяжутся, – сквозь зубы выдавливает Журко, – а тут кто-то за трофеями собрался? Придется трошки подождать трофеев.
…После четвертой отбитой атаки стали заедать патроны в патроннике. В горячке не успели протереть их от смазки. Накопилась копоть и силы пороховых газов не хватало отбросить затвор с пустой гильзой. Одиночными много не навоюешь… Стало грустно. Положил перед собой пистолет и воткнул в пень финку. В противотанковую гранату вставил запал. Она как неизвлекаемая мина, пусть ты уже лежишь истекший кровью и не двигаешься, а тебя тронут, и все полетим в небо.
Интересно бы знать, командир дал команду радистам связаться с Москвой? Вот мол, отряд ведёт тяжёлый бой с фрицами, раненые у нас лежат и уйти нам нельзя, не унесем их, через болото… Помощи, конечно, мы не просим, но на розыски отряда потом пусть никого не присылают. Некого будет искать. И в штабе в Москве пусть так и запишут, что мы не без вести пропали, а в бою.
В перерывах между стрельбой тщательно насухо протираем патроны. Паша Колганов разорвал на тряпки нательную рубашку. По очереди чистим автоматы. Иногда Паша подползает прикурить от моего кресала. Махоркой поделились прилетевшие ночью ребята. Вот уж кому не повезло, не успели выспаться, как пришлось вступать в бой. Еще подумают, что мы только и делаем, что стреляем.
Ярославцев поворачивается к Туринку:
– Петро, пошли кого-нибудь, кто там поближе, за патронами. Или сам сходи, пока «перекур». Зайди в карьер к раненым. Пусть не волнуются. Они не пройдут.
– Запасный ствол к «дегтярю» захвати, просит Саша Тютнев, – накаляется сильно, часто менять надо.
Саша Тютнев такое перенёс в концлагере и не сломался. А «друга» его Андрея мы расстреляли. Предателем оказался. Это тот, который под Мальцами в небо стрелял. Когда Саша бежал из концлагеря, тот нарочно присоединился к нему, чтобы правдоподобнее проникнуть в отряд, и именно в наш, карасёвский.
Матвеев ругается на хозвзвод:
– Лодыри! Свинопасы, а не партизаны! Наездили на дороге колею, когда кирпич для бани возили! Поленились паразиты следы за собой замести. Вот и потянули по своим отметинам карателей! Пеночники!
Фрицы опять зашевелились. Вроде решили обойти нас слева. Но там болотистый лес, вода по пояс. Они снова поворачивают на нас. Это им дорого обойдётся.
Паша Колганов дает длинными очередями и кричит мне:
– Не отстрели мне ухо, бей больше по фрицам!
Нет, здесь они не пройдут. Им придётся сначала переступить через всех нас. Через мертвых, но не живых.
Пули все назойливей начинают клевать мой пень. Может их привлёк дым моей цигарки? Переползаю за повалившееся от старости дерево. Смотрю на часы. Сколько прошло времени как начался бой? Только пять часов. До заката ещё целая вечность.
Автомат снова бьёт на всю катушку. С минами у немцев что-то не получилось. Взорвалось только несколько мин. Может болотистая почва, мхи и густая крона деревьев помешала им? Миномёт замолчал.
Отбили ещё одну атаку. Мы потеряли им счёт. За кочками шевелятся кусты. Мы уже знаем, что это фрицевские санитары ползком вытаскивают своих убитых. Стонов и криков не слышно. Пусть себе подбирают, чёрт с ними.
Заводится Петро Туринок:
– Лётчики тоже хороши! Циркачи! Устроили ночью в воздухе карусель над лагерем. Иллюминацию зажгли своими фарами на весь район! Вот где карасёвцы находятся! Шукайте их!
Миша Журко смеётся в ответ:
– Да ты, Петро, больше всех радовался фонарям. Прыгал как тот козлик у бабушки! Даже шлем закинул на дерево.
Наши фрицы что-то притихли. Наверное, теперь попрут с другой стороны. А дело-то идёт к вечеру!
Действительно, бой разгорается напротив бани. Посылаем туда Пашу Киселёва узнать, не нужна ли помощь. У нас идёт редкая перестрелка. Покуриваем. Видно фриц начал выдыхаться.
Вдруг со стороны Москалёвки раздаётся длинная пулеметная очередь: «дегтярь»! Потом слышны взрывы гранат и автоматные очереди из «пэпэша». Кто-то прорывается к нам на помощь! Может быть это отряд дяди Кости, что стоял недалеко от Лысой горы?
Несколько правее и гораздо ближе к нам тоже раздаются взрывы гранат и дружные автоматные очереди. Мы ещё не улыбаемся, мы только прислушиваемся, но сердце радостно замирает. Стрельба сзади немцев разрастается. Появляется Паша Киселёв и рассказывает новости:
– Карасёв послал во главе с комиссаром Филоненко несколько групп по два-три человека в обход карателям. Для устройства паники. Фрицы «любят» окружение. Исаев тоже пошёл с ребятами из хозвзвода, Ефим Ободовский – со своими прилетевшими десантниками. Вот они и шуруют сейчас по сигналу комиссара, с тыла фрицев.