«Кошка» – это трёх или четырёхлапый крюк из железного прута похожий на морской якорь, для доставания из колодца оборвавшегося ведра. Минёры пользуются «кошкой» для извлечения мин.
Длинными ветками огораживаем подозрительное место на дороге. И местные жители и тем более партизаны догадаются объехать. Машем своим руками. Все снова в сборе. На всякий случай отправляем Петра Цалко, к его великому неудовольствию, в лагерь с донесением командиру о появлении в непосредственной близости к отряду мадьярских конников. Молодой вихрастый среднего роста Цалко был отчаянным партизаном, этот лес он знал, как родимый дом.
– Саша, – негромко позвал Матвеева Вася Божок, когда все минули подозрительную развилку, – откуда Пасько узнал, что час тому назад тут проезжали мадьяры?
– Слушай Василёк, это просто. Следы подков везде одинаковые и крупные. Стало быть, кони подобраны одного роста – это может быть только в армии. Следы крупные – кони рослые. У них, у мадьяр порода такая, они любят больших коней. У немцев другая порода. Подковы наших партизанских лошадей разнокалиберные, потому что разного роста, и подкованы у разных кузнецов. Время можно определить по разным приметам: вода в лужах на дороге мутная, а пены и пузырей уже нет, примятая трава ещё не приподнялась, комки грязи из-под копыт не присохли, число верховых по следам подсчитать можно: ехали парами, испугались и повернули назад, кони протоптали поворот – вот и считай их. Учти, Коля Пасько пограничник, не хуже нас звероловов знает.
– Как всё это просто, – вырвалось у Васи Божка, – просто, когда пояснят, – добавил он в раздумье.
Вскоре объявили короткий привал. Оказывается, надо осмотреть сбрую, не натирают ли сёдла спины лошадей. Все спешились, бодро и весело соскочил и я. Но тут же превратился в обезьяну, которая ползает на четвереньках. Внутренняя сторона ног у ко¬лен и выше саднила, как ошпаренная, спина и ноги не разгибались.
– Хлопцы, на эту лошадь мне больше не влезть, дальше пойду пешим, не бойтесь, от вас не отстану, я здорово бегаю, у меня даже спортивный разряд есть, – уверял я ребят, вспоминая десантника, который хотел «слезть с самолёта» и идти дальше пешком по лесам и болотам.
Все обступили меня и засыпали десятками советов.
– Во-первых это не лошадь, а строевой конь, на лошадях только землю пашут! – авторитетно заявил Николай Пасько, – ты помогай ему немного подскакивая на стременах и тебе будет легче в седле.
– Чепуха, держись за хвост коня и беги за ним, как делали древние римляне, устанешь – снова садись верхом! – посоветовал весёлый яхромчанин Пётр Ярославцев, – хочешь дам свою Горпыну, такого длинного хвоста как у неё нигде не сыщешь!
Глаза у Горпыны сверкали, ноздри расширились, и она нетерпеливо била копытом о землю. Только такой конь мне и нужен! Я твёрдо от него отказался.
Худощавый, подвижный Петро Туринок со светлыми кучерявыми волосами, выбивающимся чубом из-под пилотки, как и у Петра Ярославцева, предложил:
– Возьми моё армейское седло, легче будет, чем на самоделке, да и ноги можно перекидывать на одну сторону для отдыха. Почаще меняй позу и спешивайся.
– Держись больше на стременах и подскакивай в такт с ходом коня, – подсказал застенчивый, немногословный Вася Баранов.
В пути я убедился, что наиболее ценными советами оказались те, которые давали ребята сами недавно севшие на коня. Они делились своим горьким опытом.
В лесу быстро темнело. За ночь предстояло преодолеть свыше полусотни километров и выбрать место для дневного отдыха. Когда я с трудом слезал с коня и шёл пешком, как-то получалось, что кто-нибудь тоже спрыгивал, а то и несколько человек спеши¬вались и говорили, вроде не замечая моей муки, «правильно, надо дать коням отдохнуть». Это чувство локтя товарищей прошло через всю партизанскую эпопею.
Ночная тишина, темень, езда «стремя в стремя» навевали воспоминания. Рядом ехал Вася Божок, душевный, мечтательный, может несколько наивный паренёк, хотевший после войны развести у себя на родине в селе с лирическим названием Пятихатки большие яблоневые мичуринские сады.
За тихой беседой верхом на конях незаметно пролетела ночь. Небо сквозь вершины деревьев стало бледнеть. На землю садился густой молочно-белый туман, который бывает только в Полесье. Лесной просёлок, дорога, то поднималась на холмы, то спускалась в низины, где протекали ручьи, высокий лес зарос густым кустарником. Среди елей и сосен мелькали стволы белых берёз и серые осины. В таком лесу легко можно найти место для днёвки.
Свернули от лесной дороги вправо в кусты, проехали по густой чащобе метров сто назад, пересекли дорогу, по которой только что двигались. Следы, пересекавшие её, тщательно замели еловым лапником, оставили только следы, идущие вперёд по дороге.
Немного отойдя от неё, за низкими широко лаптистыми елями, оставили двоих часовых. Если появятся преследователи, то они пройдут мимо этого поста и пока повторят проделанную нами петлю по лесу, и тоже вернутся назад к пересечению дороги, мы по знаку часовых сумеем принять необходимые меры: или занять оборону или спокойно уйти дальше в лес.
Спустились в заросшую кустами лощину и там решили передневать. Сырой туман залезал за ворот, было неприятно, но хотелось спать. Саша Матвеев и Николай Пасько обошли впадину кругом по вершине и не обнаружили ни одной тропки. Белорусская таёжная глухомань.
Вторую заставу поставили на другой стороне лощины, на бугре. Посты ставили парные, чтобы часовые ненароком не уснули, могли иногда перекинуться словом или по одному покурить в рукав. Коней не рассёдлывали, только ослабили подпруги и насыпали им в торбы овса из перемётных сумок.
Петро Туринок отыскал родник с прозрачной водой, можно напоить коней и самим вдоволь напиться. В наших фляжках булькала согретая вода, отдающая знакомым болотным запахом. Костёр не стали разжигать, даже слабо вьющийся над лесом дымок мог привести незваных «гостей». Поели колбасу собственного производства с лепёшками по-кавказски, заботливо напеченными на дорогу Васо Чхаидзе, запили родниковой водой и были сыты. Свободные от дежурства партизаны завалились спать на хвое под елями – это самое сухое место в лесу.
Первым дежурным по днёвке заступил Пётр Ярославцев, худой, перетянутый ремнём, с пистолетом на боку, с выбивающимся светлым чубом из-под армейской фуражки, спортсмен-лыжник. Эта смена после длинного пути самая трудная – усталость всех валит с ног, и очень хочется спать – на неё назначались самые крепкие, самые выносливые, на которых можно полностью рассчитывать. Через два часа Ярославцев сменит посты и ляжет отдыхать.
Саднили натёртые у колен ноги, ныли спина и плечи от непривычного сидения в течение многих часов в седле. Никогда не думал, что красивая скачка верхом такая утомительная и изнуряющая, тяжелее чем подъём в гору или гребля на лодке.
Прошёл день и солнце стало клониться к закату. Наша группа минёров отправилась дальше в путь. До конечного места следования оставалось несколько километров. По сведениям нашей дальней разведки в той деревне, куда мы направлялись, немцев и полицаев не было. Там мы дождёмся темноты, и на шоссейку минировать пойдем пешими – вот отрада! Коней под охраной оставим на опушке леса. В целях сохранения тайны места минирования шоссе возвращаться будем другой дорогой, минуя село.
Разведдозор проехал по главной улице до околицы и спокойно вернулся назад, ничего подозрительного не обнаружил. Всей группой мы вошли в село и остановились на площади возле ликвидированного немцами сельсовета. Со всех сторон сбегались жители: «Наши пришли! Родимые.»
Командир диверсионной группы, парторг отряда, Женя Ивлиев беседовал с собравшимися сельчанами о положении на фронте. Особо всех интересовали события под Сталинградом, жители слышали только о том, что гитлеровцы объявили по всей стране трёхднев¬ный траур, а почему, ради чего, не знали точно. Женя подробно всё рассказал им. Хорошо, что мы ежедневно нашими радистами принимаем сводки совинформбюро и в курсе всех внутренних и внешних событий.
Жителям изредка доставалась местная газетка, где большая часть была заполнена объявлениями об открытие в Мозыре частных комиссионных магазинов и кафе, приёме на дому гадалок и хиромантов, продаже мороженого картофеля и с передовицами из немецких газет – гебельсовской брехнёй. Конечно, о пленении стотысячной армии на Волге и разгроме фашистов на Кавказе там не печаталось.