К северу вправо от штабной, если опять обратиться лицом к речке, рядом с кухней, находилась небольшая землянка радистов. Оттуда доносился весёлый смех. Таиться нет необходимости, на десяток километров не было НИ одного немца. Когда мы вошли в неё, стало совсем тесно. Подумалось, что сидят гости, хотя вход к радистам посторонним всегда и всюду строжайше запрещён. Но оказалось, что это только радисты: на одной половине на лежанке сидели, как меня познакомили, Коля Тернюк, Вася Вернигоров и Коля Новаторов. Потом я узнаю, что им не исполнилось ещё и по восемнадцати лет, а они уже полгода находятся в тылу у немцев, прошли на лыжах и пешком с тяжёлыми рюкзаками за плечами – с рацией, с питанием для нее – свыше тысячи километров по оккупированной территории.
По другую сторону расположились: командир радио-группы Семён Будницкий. Он несколько старше других и для солидности и «авторитета», как он говорит, отпустил окладистую курчавую бороду и не выпускает изо рта короткую, изогнутую – штурманскую – трубку, и кругленькая симпатичная девушка с ямочками на щеках – опытная радистка Пана Безух.
– Трое наших радистов, – сказал комиссар, – сейчас находятся на заданиях в разведгруппах, с ними познакомишься позже.
Идём дальше, на северную часть песчаных холмов. Две землянки занимают взвод Ивана Таранченко и взвод конной разведки Ивана Дыбаня, плотного коренастого кавалериста с чёрными густыми усами, и такими же бровями.
Ближе к речке под развесистыми осинами устроены навесы из жердей, замаскированные лапником и ветвями, под которыми стояли верховые кони, висели сёдла.
Из-за нескольких рядов молодых елей вырос бревенчатый сруб настоящей деревенской бани, внутри в печь был вмазан котёл и высилась горка камней для поддания пара, на трёхэтажных нарах-палатях любители могли найти место по вкусу.
Окончательно поразил меня самодельный колодец, рубленный из половинок осиновых кряжей с крышкой и висящим на гвозде ведром с верёвкой. Вода была холодной, прозрачной, как льдинка, и вкусной, как может быть только колодезная вода.
Закончили мы обход лагеря на кухне, где аппетитно пахло жаренным мясом. Дым из трубы не вился, видно готовили на зара¬нее заготовленном древесном угле или сушняке – маскировка соблюдалась во всем от засаженной елями бани до печной трубы на кухне. Главный повар-альпинист Васо Чхаидзе с приятным кавказским говором, и его помощница из местных жительниц Мариула, были на высоте кулинарного искусства. Знакомство с ними я счёл весьма полезным.
…Спустя много лет после войны, Пана Безух – Акимова – расскажет мне, как за моей спиной хохотал весь партизанский лагерь, когда я на другой день бродил по землянкам и спрашивал:
– Братцы, где бы тут найти портного?
Наверное, такая постановка вопроса партизанам действительно тогда показалась забавной. С другой стороны, только что прилетевшему человеку и увидевшему лагерь с кухней и баней, медчастью и радиоузлом, почему бы не спросить о парикмахере или портном? Ведь были же у нас на заданиях любители брадобреи и мастера сапожники. Я же не спросил, где газетный киоск или будет ли в субботу кинофильм? Что я, дурной?
Пройдут месяцы и в дополнившимся людьми отряде появятся портные с швейными машинками и даже часовых дел мастера, и все сочтут это вполне естественным.
Портной мне был нужен по крайне деликатному вопросу, и история та скорее трагическая, чем смешная, но никто о ней не ведал. От резкой перемены климата или от жаренного мяса Мариулы без малейших следов соли мне понадобилось срочно проверить кусты с подветренной стороны косогора. Об отведённом месте «уединения», огороженным плетнём мне ещё никто не успел сказать. И тут чуть не произошёл казус, мой комбинезон оказался цельно-сшитым от шейных позвонков до самых пят, вроде лёгкого водолазного костюма. Не помню как – видно с чужой помощью – я смог влезть в него накануне в Москве. Тот, кто выдумал такой мешок с рукавами и штанинами без прорезей, очевидно, предполагал, что он разового пользования, вместо савана, но я то, оказался живым. Помимо того я поверх комбинезона был опоясан ремнями, на которых висели пистолет, десантный нож, запасные диски, гранаты и прочее, так что из комбинезона вылезти было крайне мудрёно.
Помог в этом деле Ясон Тодеев, он предложил разрезать комбинезон пополам, на две части: верхнюю и нижнюю по поясу. И скрепить обе части пуговицами, срезанными от чьей-то командирской шинели. Жизненная проблема была элементарно решена без вмешательства портного, всегда можно найти выход.
Дня за три я совсем освоился на новом месте. Знал почти всех в лицо и по именам. Звания и фамилии здесь произносились редко, мне казалось, что я тут уже давно. Люди были спокойными и весёлыми, споров или ссор абсолютно не слышно. Каждый выполнял своё дело.
В свободное время играли в самодельные шахматы или шашки – карты были категорично запрещены, если кто из новеньких приносил их, они бросались в костёр. По очереди читали где-то раздобытую разведчиками обтрёпанную книжку или журнал. Но больше занимались сборкой и разборкой оружия, чисткой его, протиркой патронов и запалов, изучали тонкости минно-подрывного дела.
Каждый взвод по очереди нёс караульную службу – охрану лагеря. Расположение постов и секретов гарантировали безопасность отряда, проникновение вражеских лазутчиков. Каввзвод всё время находился в ближней и дальней разведке, налаживал связь с местным населением – важным источником сведений о замыслах фашистов.
Одни группы возвращались с заданий, отдыхали, залечивали раны. Другие готовились к новым походам. Партизанский лагерь был единственным родным домом, местом отдыха и безопасности. Приходивших не спрашивали, где они были и что делали, так было негласно заведено. Иногда они рассказывали сами, что делали, что видели и слышали, иные рассказы были страшными. Они смело и мужественно шли на задание по разведке или на диверсию на захваченной врагами родной земле. Видели много зла и горя. Им попадались спалённые дотла деревни с торчащими на пепелищах чёрными от копоти трубами и распластанные в бурьяне расстрелянные жители. Они встречали изнасилованных и сошедших с ума девушек, молодых женщин с седыми прядями волос, голодных, опухших детей-сирот. В их памяти навсегда остались силуэты повешенных на перекладинах мужчин и женщин с таб¬лицами на груди: «они помогали партизанам», остались в памяти, чтобы донести это до будущих поколений, чтобы никогда это не повторилось.
Новые спецгруппы уходили в неизвестность, тихо и незаметно исчезали в предутреннем тумане, растворялись в дали. Не было случая невыполнения задания, только смерть могла этому помешать.
Иногда уходила большая группа и на длительным срок, тогда их провожали все находящиеся в лагере. Партизаны от штаба, где были произнесены тёплые слова напутствия, шли колонной по одному – гуськом друг за другом – с тяжёлыми солдатскими сидо¬рами за плечами, с автоматами, висящими на груди, смущённо улыбаясь от общего внимания и заботы. В вещмешках на спине лежали толовые шашки и патроны, сухари и самодельная колбаса. Порой на всём пути до места задания им нельзя будет заходить в селения, попросить хлеба или картошки, чтобы не обнаружить себя.
Провожающие партизаны стояли вдоль тропинки, жали друзьям руки и говорили добрые, тёплые слова, желали всего хорошего, удачи в выполнении задания и благополучного возвращения в отряд домой.
Бывало и так, что разведчики приносили печальные вести: спецгруппа выполнила свой долг до конца и никто из них не вернётся. В памяти ярко вспыхивало последнее рукопожатие и улыбка друга-товарища, болью сжимало сердце. Другие воспоминания приходили потом, приходят они вечно.
Жизнь моя входила в свою новую колею. Дополнительное обучение и инструктаж уходивших на задание минёров тонкостям подрывного дела казалось мне слишком обыденным и естественно недостаточным для меня в партизанах делом. Подрывники-омсбоновцы знали своё дело тонко. Им оставалось только набить руку на практике. Был в лагерь притащен и кусок рельса и две шпалы, но «практикой» считали подрывы фашистских эшелонов и взрывы мостов, как в нашей бригадной строевой песне:
«Горят мосты и мчатся эшелоны
под грохот взрывов прямо под откос…»
Командование отряда посылать меня на настоящую работу по минированию или в разведку что-то не торопилось. Ночевал я по-прежнему в штабной землянке, где кроме командира и комиссара, адъютанта Ясона Тодеева жили Вася Куликов – знаменосец отряда, скромный молчаливый парень, фронтовик-разведчик со «Звёздочкой» на груди и весёлый смешливый Паша Калганов с Плющихи в Москве. Арбат и Плющиха совсем рядом. Мы вспоминали, как вероятно вместе участвовали в ребячьих потасовках у билетной кассы в кинотеатр «Кадр», и арбатские всегда побеждали.