– Ну, вы же у нас та самая полоумная ученая с кладбища, верно?
– Я бы не сказала, что я полоумная – и точно не скажу, что я такая ученая, которой конечности нужны. Я провожу социальный эксперимент, по крайней мере, надеюсь, что провожу, с ними не всегда сразу ясно. Решила, что проживу четыре месяца на кладбище, в склепе, и посмотрю, как оно пойдет. И скальпель это не мой, я просто за него схватилась, когда шаги услышала, ну, чтобы внушительнее выглядеть.
– Было очень внушительно.
Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись. Она отложила скальпель, я предложил ей вина, которое с бокалами прятал между столом и стеной.
– И как вам там живется?
– Чертовски скучно, если честно. Полная соц изоляция, я даже не ожидала. Раньше по моей части кладбища девушка гуляла – прекрасная, я, когда первый раз ее увидела, решила, что немного рехнулась и это видение. Потом привыкла, конечно. Я думала, мы с ней подружимся, все такое, видела, что она в мой склеп заглядывает – но она перестала там ходить, надо было раньше набираться храбрости и знакомиться. Я переживала, что она полицию вызовет или еще что-нибудь, но нет. И сидела я там в полнейшем одиночестве, экспериментировала, сколько дней смогу провести, не встретив ни одного человека – десять, если что! – а потом я в город помчалась, потому что почувствовала, что схожу с ума, и тут-то и появился этот крипичувак.
– Это ужасно интересно, извинения, что перебиваю, но мы здесь очень не любим слово сумасшествие и любые производные. Если вас не затруднит…
– О, конечно! Вы меня простите, мне даже в голову не пришло.
Мы чокнулись бокалами. Налили еще по одному. Вино было крепкое, и мне бы, наверное, не стоило, но девушка была права – на улице был страшный мороз, я чувствовал его в пояснице, в суставах, и единственный действенный способ согреться был выпивкой. К тому же у меня так редко появлялась новая компания.
– Крипичувак? – спросил я, когда она не продолжила рассказ, задумалась о чем-то своем.
– Да, верно! – воскликнула она. – Я просто подумала, а может, он отсюда? Не знаете такого, он огромный, высоченный, со шрамами на лице, кажется. А еще он ходит голый.
– Голый, огромный, со шрамами? – Ох, она из новеньких, а я не заметил? – Вы о монстре?
Девушка искренне переспросила про монстра. Чудо, она правда не знала нашу любимую историю. Я рассказал. Она подтвердила, да, тот, кого она видела – мельком, чтобы он не заметил, что она наблюдала – был похож на нашего персонажа.
– Но он точно был настоящим, как вы. – Она подвинулась ближе, легонько ткнула в меня пальцем. – Вас же я не воображаю. Его, скорее всего, тоже не вообразила.
– Слушайте, но если он настоящий, то вам стоило бы выехать из склепа – это ведь небезопасно.
– Вот знаете, я все надеялась, что мне кто-нибудь это скажет, поэтому спасибо огромное. Честно говоря, там без всяких голых монстров довольно невыносимо, даже если свет и отопление есть. Но с другой стороны – разве не нужно как раз задержаться? Если это галлюцинация, то эксперимент будет более эффектным, а если нет, то можно попробовать разобраться, кто он. А вдруг это настоящая мистика, разве не круто будет?
– Сомневаюсь. Потому что скорее всего это не мистика, а серьезно больной кто-то, который, вы правильно об этом подумали, рано или поздно захочет зайти к вам в гости, а не только подглядывать.
– Что не сказать, что плохо per se, нужно только подготовиться.
– И как вы намереваетесь подготовиться?
– Об этом я, если честно, не думала. Слушайте, а может, и не нужно готовиться, может нужно наоборот, только определить, что мы признаем за наоборот… Хорошее у вас вино, голову быстро повело. Что я говорила? Ах, да, может, нужно его выследить, и выяснить, где он живет и все такое? В конце концов, это небезопасно. И очень интересно, разве нет?
Мне нужно было работать над альбомом. Но вино, увлеченная девушка, мороз на улице – мы договорились, что я помогу ей выследить монстра. Завтра она вернется в склеп, будет заниматься своими делами, а я притаюсь в соседнем и, во-первых, рассмотрю ее наблюдателя, может, даже сфотографирую, а во-вторых, запомню, откуда он приходит. В склеп, который мы выбрали, можно было попасть только через подземный ход, и это меня смущало – это было безопасно, потому что монстр вряд ли знал о подземном ходе, но только если он не знал.
– Можно подвыкрутить болты, которыми доски к окнам прикручены, – предложила она. – И если что, драматично выпрыгнуть из окна.
– Драматично можно выпрыгивать только из стеклянного окна, – сухо ответил я. – Но я даже это предпочел бы не делать. И с выкрученными болтами будет та же проблема, что и с единственным выходом: если монстр догадается, что может залезть через окно, это вряд ли закончится хорошо для меня.
– Предлагаю договориться не называть его монстром? Будем голосовать?
Мы проголосовали. Единогласно. Крипичувак тоже показался неудачным. Больной – оскорбительно. Сталкер – неподходяще. Мы остановились на подозреваемом, раз уж начали играть в детективов. Не лучший вариант, но другие пока не приходили в голову.
– Тогда хорошо, не трогаем болты, можем их даже укрепить?
– Или просто не будем трогать.
– Ок. Нам нужна камера! Только с отключаемым звуком затвора, а то неловко получится.
– Боже мой, ты и правда как какая-то сумасшедшая ученая. У меня есть телефон, зачем нам нужна отдельная камера?
– Нельзя же говорить сумасшедшая?
– Это если ты не одна из нас.
– Но кто сказал, что я не одна из вас?
– Тот факт, что большую часть времени ты находишься снаружи.
Мы выпили за это. Планировать вдруг стало утомительным, я вытащил гитару из третьего, вечно сломанного холодильника, сыграл всегда – а сейчас особенно – уместного Коэна, его синий плащ. Она слушала, качала ногой в такт, а потом вдруг задумалась, ахнула и едва не поперхнулась вином. Инсайт случился.
– Поверить не могу!
Я надеялся, правда, не очень сильно, что это был инсайт насчет расследования. Или чего-нибудь совсем другого.
– Поверить не могу своим глазам, – повторила она. – А я все думаю, почему у тебя голос такой знакомый!
– Потому что он очень похож на тот, о котором ты сейчас думаешь? – предложил я.
– Хорошо! Но можешь не волноваться, я ок с секретами, правда! И если, скажем, завтра ты выйдешь насладиться апокалиптическим морозом, а больницу окружают журналистки и журналисты с камерами, то можешь быть уверен, точно-точно, это не я разболтала.
Мы посмеялись над этим. Я спел еще – снова Коэна, кто может быть лучше в такой вечер?, и тут раздался громкий хлопок. Мы переглянулись.
– Надо пойти и выяснить, что это было?
– Очень не хочется. Но, наверное, надо. Вооружись, что ли, снова скальпелем, только не размахивай им особо, он очень острый.
Она вооружилась одним скальпелем, я – другим, и мы пошли. Но сначала посмотрели на время, потому что так делали во всех детективах. 22:03.
На лестнице не было ничего подозрительного. В холле тоже. На улице стояли двое, меня передернуло от одной только мысли идти туда, но мы все-таки вышли. Насквозь мокрая Ксения в огромном халате и охранник курили и тихо хихикали над видео из телефона.
– Ой, это же та самая девушка!
– Ага. Пойдем знакомиться. Ребята, вы не слышали странного хлопка?
– Вроде нет, – ответила Ксения. – Но мы только вышли.
Охранник подтвердил.
– Но хлопок был внутри, – сказала Мари.
– Тогда, получается, внутри и надо искать, – мудро предложил охранник, и я в очередной раз задумался, что иногда здоровые люди в нашем учреждении казались хуже больных.
Мы вернулись в здание. Хлопок раздался снова.
– Похоже на выстрел, – неуверенно сказала Ксения. – Хотя я читала, что они звучат совсем не как в фильмах.
– Выстрел – это плохо, – очередная мудрость от охранника, снова очень верная. Выстрел – это плохо.
В клинике было тихо. Я пытался согреть окоченевшие руки. Еще один хлопок – теперь было понятно, из какого коридора они доносились. Я взглянул на часы – 22:03. Мы все, но я почему-то был первый, пошли в нужную сторону, подошли к нужной двери.
– Что там? – шепотом спросила Мари.
Я указал на табличку – [Дежурный врач].
15. я пошел отсюда нахер
я иногда думал, что это именно мне так ни в чем не везет. Все остальные, мол, счастливы, а я – несчастный я, о существовании которого почти никто и не знает, невезучий, меланхоличный, медлительный, мягкий. Нихрена не какой-нибудь загадочный юноша, муки которого вызывают разные приятные чувства у впечатлительных девушек, не какая-нибудь задумчивая Ксения, которая периодически не уходила, а прямо падала в себя, и сразу хотелось пообещать ей все на свете и сделать это все – только чтобы узнать, что с ней там, внутри, происходило. Я не такой. И вот я все время как-то думал, остальные или находятся на своем месте в печали, или просто довольны собой и всяким, и все у всех хорошо и ладно. О чем вообще речь? Да, речь о том, что сегодня прекрасная ночь, когда для разнообразия и осадков никаких, и луна ярко светит, и тепло так, что можно окно открыть, чтобы дым внутрь не шел. Дым шел все равно, потому что последние несколько часов я курил, и курил, и курил, и где-то в процессе немножко неприлично набрался вином, которое стащил из тайника Наполеона на третьем этаже. Чем мне нравился Наполеон – так своей любовью к системам. От подвала до чердака вино улучшалось. В подвале, куда он ходил печалиться, было худшим, под крышей – лучшим, самым пафосным, сложным, дорогим. Я выбрал тайник из середины, чтобы Наполеон не слишком расстроился, но и потому что, чего уж там, вот такой я средненький человек. Схватить бы лучшее вино – раз повод такой, но нет, это было не в моем характере.