Проводя допросы, Собислав отвлекался на тревожную мысль, что сейчас в кабинет ворвётся маршал Станишевский и прикажет увести его самого. Но Клеменс не приходил. Великий гетман Дефензивы игнорировал полковника: не пустил того ни на экстренный брифинг, ни на личную аудиенцию. Собислава будто вдели в петлю на плахе, а после ушли, оставив ему и табурет под ногами, и нож для верёвки: «Дальше сам решай». Рапорт Беляка заслушали глава контрразведки Антоний Яжловецки и гетман оборонных сил, командовавший армией и подразделениями «Грома». Весь личный состав вокруг Варсавии был мобилизован, столицу закрыли от мира. Позже Собислав просил гетмана Яжловецки об отдельной аудиенции, но начальник предсказуемо отмахнулся. Делегацию единых увезли обратно в Директорию, опасаясь, что здесь их окончательно добьют. Наверняка об этом просил Клеменса Симион Бесский, имевший с великим гетманом продолжительную беседу. Помимо экспозитуры Беляка, он оставался единственным свидетелем смерти Дариуша Новака. В отсутствие президента вся власть над Бравой Вольностью переходила в руки маршала Сейма. Станишевский взял её без сомнений и заминок. Первым делом стал созыв аристократии: Сейм должен был избрать нового президента. Вторым распоряжением великий гетман приказал с почестями похоронить прежнего. В закрытом гробу. Мало кому полагалось знать, что тело спешно кремировали. Установить яд было невозможно, а из памяти ещё не выветрились годы пандемии, городами косившей людей на всём континенте.
У дальней стены сидел, ссутулившись, Лех Млотек. Его громадная фигура смотрелась неуклюже в этой несчастной конуре. Млотек приводил и уводил арестантов. Когда Собислав допросил всех, и видимая часть работы подошла к концу, он занял стул напротив Беляка и молча уставился на него. С момента дневного убийства подчинённый не произнёс ни слова. Особенно он помрачнел после вызова в кабинет Яжловецки. Гетман пообещал персональную расправу каждому, кто имел малейшее отношение к охране президента. Януса Корсака он оставил в резиденции. Либо надеялся найти что-то, либо решил разделить экспозитуру. Лех тяжело переживал случившееся, и Собислав был уверен, что собственная судьба тяготила его меньше, чем будущее Бравой Вольности. Бывший солдат «Грома» Млотек, прошедший всю войну в Пепелище, был отчаянным националистом и ревностным патриотом. Он свысока смотрел на единых, считая их «младшей и недоразвитой кровью», и ненавидел конфедератов. Об отношении к временщикам не стоило и упоминать. Новак, защитивший когда-то страну от тирании Халифата и ответного наступления КоНР, был для него героем. Тем плачевнее становилось от мысли, что он самолично не спас президента, находясь рядом в считанных метрах. Беляк подозревал, что Млотек винил его в случившемся. Командир недоглядел, упустил, просчитался. И в немалой доле подчинённый был прав.
— Лех, — позвал Собислав, вглядываясь в слившуюся с темнотой фигуру оперативника. — Я приказал найти Войцеха.
— Нет его, — флегматично ответил тот. — Уже неделю не появлялся. С той ночи, как вы убили замминистра.
— Что? — голос Беляка чуть дрогнул. — Ты уверен?
— Отправил запросы в жандармерию, потом в Казематы. Все думали, что мы перевели его к себе. Возил он исключительно ваших арестантов.
Полковник упёрся лбом в ладонь и закрыл глаза. В ушах жутко звенело от усталости, ныл тупой болью затылок.
— Гамбит обходит вас на всех поворотах, пан полковник. А вы не можете сказать наверняка, мёртв ли он.
— Млотек, — холодно произнёс Собислав, — ты хочешь мне что-то предъявить?
— Простите, пан полковник. Нервы. Мы проиграли войну, которая не успела начаться.
— Нет, — опроверг Беляк. — Война шла постоянно, и ты всегда знал, кто наш враг. Президент погиб на посту, но Вольность будет жить. А мы лишь пешки, что сражаются за неё на передовой. Такими же пешками жертвует Гамбит.
— Мы бьёмся на поле, — заметил Лех, — а он будто над ним.
— Верно. Он не просто просчитывал наши шаги, но видел их. И для этого…
Беляк замолчал. На него снизошло осознание. Одно за другим пролетели в мыслях воспоминания последних двух недель, будто шахматная партия, разыгранная от объявленного мата до первого хода. Все ужасы и коварства, хаотичные и неуловимые, сложились в единую конструкцию. В приступе мнимого воодушевления Собислав резко встал и стянул со спинки стула коричневый пиджак. Следивший за ним Лех выпрямился в ожидании развязки.
— …и для этого внедрился в экспозитуру, — твёрдо закончил Собислав. — Готовь машину и оружие. Привезём его сюда или убьём.
Млотек спешно покинул кабинет. Полковник присел на колено и открыл встроенный в стол шкафчик. Вместо привычных полок он хранил вторую дверцу — из пулестойкой легированной стали. Деревянная поверхность скрывала внутри взрывозащищённый сейф, взломать который могли только редкие профессионалы. Его вмонтировали по отдельному требованию Собислава, и там он хранил особую документацию, которую не стоило оставлять на виду в пустом кабинете. Достав из кармана пиджака ключ, Собислав отворил скрытое от посторонних глаз хранилище, вынул дополнительный магазин к Ragun и старую бумажную папку.
Заскрипели дверные петли. Чья-то массивная фигура медленно вплыла из тёмного коридора в кабинет и направилась к Собиславу. Опознав в госте Антония Яжловецки, Беляк выпрямился, кинув папку на стол. Они молчали, не сводя глаз с лиц, рук и пистолетных кобур друг друга.
— Собираться? — с грустной усмешкой отозвался полковник.
Яжловецки на секунду сощурил свиные глазки, а после пробасил:
— А расследование кто вести будет?!
Антоний взял стул Млотека и придвинул к столу Собислава. Беляк молча смотрел, как тот пытался устроиться на его узкое седалище.
— Увидел из окна, как твой Лех подгоняет машину. На секунду подумал, ты бежишь.
— Только затем, чтобы поймать Гамбита, — уверенно ответил Беляк.
— Считаешь, он жив?
— Да. Все, кто попадался нам на пути, были пешками в его партии. Он сам не раз говорил об этом, а я пропускал мимо.
Полковник Беляк открыл изъятую из сейфа папку и вытащил жёлто-коричневую фотокарточку. Изображенный на ней мужчина был надменен и невозмутим. Сепия плохо передавала серебряный отлив эполет на чёрной униформе, но хищный взгляд и холодную змеиную улыбку она отразила достоверно. Яжловецки оценивающе оглядел портрет, а после спросил:
— Ты уверен?
— Абсолютно, — жёстко ответил Собислав. — Он знал обо всех моих действиях, подводил к нужным событиям и убивал свидетелей. Он якобы нашёл записку в торговой лавке и якобы не нашёл Берту Миник. После его визита скончался арестант. Он подвёл убийцу к столу президента и сам его ликвидировал.
— У тебя есть более объективные доказательства?
— Ещё нет. Но когда Дефензива была беспристрастна?
Антоний Яжловецки зарыл лицо в толстой ладони.
— Продолжай.
— У меня всегда были подозрения, — начал Беляк. — Вы говорили о его результативности в жандармерии, и это правда. Я через Рихарда изъял дело из архива. — Полковник кивнул на папку. — Он действительно был лучшим, но есть загвоздка. О его прошлом почти ничего неизвестно. Чем он занимался до политического сыска, чтобы так ориентироваться на службе? Через что он прошёл за два года в плену?
— Это не аргументы.
— Ещё нет, — согласился Собислав. — Но почему он решил перевестись в Дефензиву ровно тогда, когда началась история с визитом Бесского?
— Предположим, — скептически отозвался Яжловецки.
Собислав вытащил из кипы бумаг ещё одну фотографию и протянул её гетману. Запечатлённый на ней мужчина лежал спиной кверху, обнажённый по пояс. Ранение нанесли выстрелом в затылок, размозжив несчастному голову.
— Две недели назад, третий блокпост. Неизвестного схватили при попытке проникновения в Варсавию. Через час прибыл некий следователь. Он должен был убедиться, что это дезертир, и ликвидировать. Обычная практика, не будь арестант моим информатором, о чём, уверен, тот моментально доложил.
— Жандармы должны были запомнить убийцу.
— Я ещё проведу допросы, — заверил Собислав, — но сначала поймаю Корсака. Если я ошибаюсь, то и ответственность будет только на мне.
Яжловецки молчал. Его сощуренные глазки не двигаясь пронзали Беляка, замерли на животе скрещённые пальцы.