— Ветер всё прохладнее. Всё ближе
Дальних гор скалистое кольцо.
Я ещё до сумерек увижу
Ваше загорелое лицо.
Но когда б в моей то было власти,
Вечно путь я длила оттого,
Что ступени приближенья к счастью
Много лучше счастья самого.
Капель из плохо закрученного крана сопровождает декламацию.
Под моей рукой звякает стеклярусная занавеска при входе — чтица оглядывается.
— Чьи это стихи?
— Вероника Тушнова. Готовим новую программу. Когда-нибудь ведь всё кончится?
— Всё когда-нибудь заканчивается! — выдаю я стандартную для такого случая фразу, потом закручиваю кран и проскальзываю к себе.
Я не рассказала ей о том, что случилось на берегу. Потому что… Это выглядит нелепо, но если озвучить картинку, облечь событие в слова, в определения, то всё станет ещё реальнее. Точно даёшь отмашку на то, чтобы снова пустить зло в мир. Глупость несусветная, но мой лечащий врач относится к этой моей личной стратегии серьёзно, призывает выговариваться. И даже взял с меня обещание.
Но в тот вечер данное слово было нарушено. И тому имелась причина. Тётя Оля не задала ни одного вопроса про мой вид. А есть все основания подозревать, что он был жалкий. Короче, ещё один мой пунктик: не спрашивают — держим рот на запоре.
Ночью в мои сны прорывались звуки какого-то разговора. Мне всё время хотелось заорать: «Да умолкните вы наконец!» Но силы меня оставили окончательно.
Разбудила подхваченная сквозняком занавеска. Накануне я забыла закрыть окно.
Вчерашнее происшествие представлялось чем-то из области кошмаров. Однако отражение в зеркале опровергло эту спасительную для психики иллюзию. На верхней части правого уха запеклась кровь. Скула рассечена. Благодаря приступу вчера боли я не ощущала. Доктор Шехтман говорил, что мою болезнь нужно принимать как дар, что в ней скрыты некие возможности. Чушь собачья! Побывал бы он хоть раз в теле статуи, тогда бы и рассуждал!
На этот раз вход в общую кухню закрывает не только стеклярусная занавеска, но и дверь. Из-за неё слышно, как из крана капает вода. Я прилагаю некоторые усилия, после чего понимаю, что изнутри что-то мешает движению дверного полотна. Толчок! Ещё один! В образовавшийся зазор между дверной коробкой и дверью заглядываю внутрь. Тапки! Мне мешают лежащие на полу розовые тапки. А в них — ступни. И они по всем признакам принадлежат тёте Оле.
Толчок! Теперь моя голова проходит в проём полностью.
Нет, на полу не тётя Оля. Это Грета Тунберг мрачно глядит снизу.
Стоп, Мирра! Здесь, в городе Мирном, никакой Греты Тунберг не может быть. Она в Швеции.
Или в Норвегии?
К тому же у неё нет таких роскошных волос. У странной девчонки — две тощие косички.
Кап-кап! Кап-кап!
В руках и ногах — знакомое покалыванье.
«Любой стресс может спровоцировать приступ. Избегай лишних волнений!» Спасибо за совет, Борис Львович, но похоже на то, что тихая и безмятежная жизнь реальна только в стенах «Божьей коровки». И когда очередной ковидник выздоровит и освободит мою койку, Мирра из города Мирного обязательно туда вернётся.
Честное слово, Борис Львович!
Ждите!
Глава 11Семейный секрет с душком
Природную непокорность волос может усмирить только хорошая стрижка. Кожа — загорелая и отполированная, как морская галька. Добавляет харизмы и выбор гардероба: дорогой кардиган, а под ним — сорочка. Такой мэн в дорогом авто способен зацепить ни одну пару женских глаз. Но в ту пору нашлась одна-единственная. Да и то старинная знакомая Гумера, следившая за ним из укрытия. А мужчина, не замечая никого и ничего, целиком погрузился в размышления.
«Колыбель качается меж двумя безднами…»
Этот образ из «Других берегов» Владимира Набокова навеян Гумеру с того дня, когда он задумался о наследнике. А тот упорно сопротивлялся воплощению на материальном плане. Когда родители разочаровались в естественном способе, прибегли к ЭКО. Гумер помнит во всех деталях звонок от суррогатной матери. Луша звонила, чтобы сообщить…..Ну вообще-то о таких печальных событиях должны ставить в известность сотрудники клиники. Но те по какой-то причине замешкались. Гумер полагает, что тут не обошлось без Лушиного вероломства. Но именно оно и решило жребий Луки.
Упорно не желавшего рождаться мальчика принудили снизойти в более грубые слои энергии. (Кажется, так у эзотериков принято выражаться?) Может, поэтому его отличает заспанно-недовольный вид. Что нашло отражение и в школьном прозвище «Кисляй». И при этом весь такой гладенький и беленький. Да, его жизнь не била. Да и впредь, кажется, не намеревалась.
Встретиться на нейтральной территории. Хотелось бы знать, где эта «нейтралка» находится в условиях самоизоляции? Ни одно заведение не функционирует. Вот и получается, что самое подходящее место — на парковке перед торговым центром. Гумер предложил ближайший от посёлка «Красные кирпичики». Луша поначалу взъерепенилась («Всегда вы, Гумер Каримович, о себе в первую очередь думаете!») Но потом пошла на попятную.
Светящие витрины только сгущают уличную темень. На их фоне, как на экране возникают силуэты. Один из них превращается в трёхмерного человечка с руками, оттянутыми тяжестями. Луша! Её плоть при движении предательски вибрирует и стремится вниз под действием силы тяготения- извечного врага зрелых дам. А тут ещё девушка, уткнувшаяся в свой телефон, едва не врезалась в женщину. После чего молча шагнула в сторону.
Гумер выходит из салона и распахивает перед дамой дверцу. Отдуваясь и охая, она втаскивает свои тело и поклажу внутрь.
Для начала они касаются общих тем: домочадцы, здоровье, эпидемия и прочее. Затем переходят к главному. Женщина при этом понижает голос. Как будто их может подслушать вездесущая София. Помнится, бывшая суррогатная мама и по совместительству няня, живя в их доме, тоже принимала заговорщический вид и говорила шёпотом, когда случалось беседовать с главой семейства. Это бесило Гумера. Но он старался держать себя в руках. В конце концов Луша и её семейство в составе мужа и двоих детей съедут, как только Лука расстанется с подгузниками. Так и произошло. Гумеру тогда показалось, что обе стороны расстались, вполне довольные друг другом. И вот на тебе — звоночек из прошлого.
Итак, если верить Луше, а верить ей никогда нельзя, но иногда можно, семья её оказалась в тисках финансового кризиса.
Он намёк понял. Как и тогда — двадцать лет назад. Когда она позвонила ему и попросила о встрече. Без жены. «Чтобы не травмировать Сонечку». Это считалось нарушением договора, но он согласился. Он уже тогда догадался об очередной неудачной подсадке.
А потом был номер в отеле. И обёрнутое вокруг Лушиной груди гостиничное полотенце. Она стала сдвигать шторки — карнизные кольца громко заклацали, затем присела на краешек кровати:
— Я готова.
Как будто он был доктор, собирающийся подсадить ей эмбрион.
Впрочем, и Гумер вёл себя не лучше. «Понимаю, что в ваших глазах, Луша, выгляжу нелепо, даже глупо…» Она успела закрыть его рот ладошкой до того, как он завершил мысль.
Две стороны взаимовыгодного договора, а для отца и вовсе спасительного. Механические, продуманные манипуляции. Для ускорения (номер был снят на короткий срок) они включили какую-то эротическую ленту. Так под вздохи и охи той пары и приступили к выполнению своих обязательств.
А когда всё закончилось, старательно не смотрели друг другу в глаза. И поспешно разошлись, не забыв сдать ключ от номера администратору.
Затем последовала вторая встреча. На этот раз будущий отец запасся вином. Но ни он, ни она к питью не прикоснулись. «Пьяное зачатие нам не нужно!» Гумер отнёс бутылку к себе на работу и выдул в одиночестве.
Отели они меняли каждую встречу. Кстати, с каждым разом свидания становились всё менее скованными, хотя у потенциального начали появляться новые опасения. Уже насчёт своих сперматозоидов. Но будущая мать не теряла оптимизма, предлагая всё новые и новые варианты соития.