− Здравствуй, начальник. Не ожидал меня так скоро увидеть? – услышал он знакомый голос, принадлежавший Вахе, тому, кто приходил к нему днем. Вместе с ним был его спутник Анзор и четверо незнакомых ему, крепкого вида ребят.
− Честно, нет, но для тебя это не имеет значения, – процедил в ответ Максим, снимая ремень и, отходя в дальний угол, заметив, как в руках говорившего блеснул нож. Намерения остальных, ставших полукругом и медленного надвигающихся на него, были очевидны, и он принял решение напасть первым, твердо помня, что золотое правило рукопашного боя – действовать решительно, постоянно двигаться и тогда, сколько бы ни было врагов, перед тобой будет одновременно максимум двое.
Сделав выпад, он хлестко рубанул по голове пряжкой офицерского ремня того, кто был ближе всех. Следующего, бросившегося ему в ноги, он заставил распластаться резким ударом локтя между лопаток. Высвободив ноги, он отпрыгнул в сторону, боковым зрением уловив блеснувший слева клинок. Полуразворот, блок левым предплечьем, с захватом кисти противника, завершение разворота туловищем, борцовский бросок с подседом и… очередной противник кубарем отлетел к противоположной стене, увлекая за собой попавшегося по пути товарища. В следующее мгновение острая боль пронзила его спину. Максим еще успел по инерции нанести последний удар, сваливший здоровяка в кожаной куртке как подкошенного. Насаженный на большой охотничий нож, как на вертел, он попытался повернуться. В этот момент, до сих пор избегавший стычки Анзор, нанес Максиму сокрушительный удар по голове камнем, завернутым в тряпку.
− Сдохни, собака, – вытирая широкое лезвие ножа о китель, свалившегося замертво Максима, прохрипел со злостью Ваха, – это будет уроком для всех героев, как надо вести себя в чужой стране.
− Ты уверен, что он готов? – пиная распластавшееся в луже крови тело, брезгливо спросил Анзор.
− Естественно, для любого хватило бы даже одного удара таким тесаком, – убирая нож в ножны, висевшие на поясе, уверенно отозвался его напарник.
− Посмотри, что эта скотина сделал с нашими? Приведи их в чувства, надо убираться отсюда.
− Хорошо бы, но, похоже, этому уже не поможешь, – подойдя к человеку, находившемуся в полусидячем положении и уже с застывшим взглядом, проговорил Анзор, сплюнув в сторону.
− Черт с ним, вытащи документы, и пусть валяется здесь, или нет, подтащи к окошку и выброси тело на улицу, там мы его подберем. Давайте, подымайтесь, – негромко, но сердито обратился он к начинающим приходить в себя, разбросанным по разным углам, как щепки после бури, людям, – или хотите, чтобы друзья этого, которых больше сотни, пришли сюда и закончили то, что не успел он. Анзор, расшевели этих болванов и давай в окно и их тоже.
− Вот что бывает с теми, кто становится на пути Вахе, – яростно пробубнил он, приседая на корточки. Расстегнув пуговицу на груди, он вложил во внутренний карман Максима пачку денег, затем осторожно, чтобы не порвать упаковку, сунул ему в правый ботинок несколько пакетиков с наркотиками и, заметив недовольный взгляд своего напарника, нахмурившись, сказал, – не вздумай за этим сюда вернуться, так надо.
Закончив свои дела, он резко поднялся, пнул еще раз напоследок бездыханное тело и, с легкостью перепрыгнув подоконник, оказался на улице. Усадив в подъехавший Жигуленок своих искалеченных помощников, и забросив труп в багажник, он приказал водителю трогаться, а по дороге избавиться от тела на свое усмотрение. Сам же, вместе со своим подручным Анзором, прошелся к ближайшему телефонному автомату и, стараясь подавить волнение, позвонил в милицию.
− Алло, слышите, – голос его дрожал от возбуждения, – не важно, кто говорит, слушайте внимательно. Только что в доме офицеров во время продажи наркотиков был убит русский офицер.
Подержав некоторое время трубку на весу, прислушиваясь к доносившемуся из нее голосу, он весело подмигнул Анзору и, повесив ее, довольный собой, сказал:
− Мы, брат, свое сделали. Пора ехать за благодарностью, да и ширнуться по ходу не мешало бы.
− Да, конечно, пошли отсюда, а то меня уже всего колотит.
− Потерпи, братан, несколько минут и будет тебе море кайфа. – Вахо хлопнул его по плечу и первым направился в переулок, чтобы забрать заблаговременно оставленную там машину. Грязная работа была сделана, и надо было ехать за оплатой за свой черный труд…
Перед прибывшими на место происшествия сотрудниками милиции предстала страшная картина. Старший группы – тучный, с огромным животом и заплывшими глазами майор, всю дорогу недовольно проклинавший весь свет за то, что его оторвали от телевизора, – войдя в помещение, буквально замер, увидев молодого человека, валявшегося на спине в луже крови, которая огромным застывшим пятном окружила его тело. Быстро преодолев приступ тошноты, он осторожно, чтобы не испачкать ботинок, прошел в дальний угол, давая дорогу прибывшим вместе с ним коллегам и, обращаясь к эксперту, распорядился приступать к поверхностному осмотру трупа, даже не удосужившись проверить, жив или уже нет человек, лежавший перед ним.
− Курашвили, – обратился он к молоденькому лейтенанту, которому при виде крови стало дурно, – свяжись с командованием части по соседству. Судя по форме, он оттуда, пусть пришлют кого-нибудь для опознания.
− Слушаюсь, – с готовностью отозвался тот, обрадовавшись возможности покинуть помещение.
− Смотрите, товарищ майор, – подал голос, склонившийся над телом Максима эксперт, извлекая поочередно из внутреннего кармана деньги, а из оттопыренного голенища ботинка – наркотики.
− Все ясно. Составляй протокол, – подытожил увиденное опытный «сыскарь», так по крайней мере себя называл сам майор Долидзе, – не поделили что-то между собой барыги, вот и убили своего партнера. Типичный случай. Вот чем заканчиваются попытки легко заработать денег.
− Не похоже, что это простая разборка наркоторговцев, отрываясь от осмотра, задумчиво проговорил эксперт, – деньги и наркотики не тронуты, а их должны были по идее забрать, кто-то специально старается направить следствие по ложному пути. И потом, из соседней части продают налево оружие, это мы знаем, но наркотики, я не думаю.
− Не забивай себе голову, пиши, что я тебе говорю, – перебил его майор, – я на этом деле собаку съел, так что поверь моему опыту, интуиции, если хочешь.
Он хотел еще что-то добавить, но замолчал при виде показавшегося врача скорой помощи с двумя санитарами, державшими в руках носилки.
− Что у вас тут? – быстро спросила женщина, проходя к телу.
Присев на корточки, она взялась за подбородок, повернув голову лицом к себе. Два пальца правой руки она приложила к сонной артерии, заметив, как при этом усмехнулся старший следователь. Затем, левой рукой она раздвинула Максиму, который все еще не подавал признаков жизни, веки и, ловко выхватив правой рукой из своего кармана маленький фонарик, посветила в глаз.
− Он жив. Носилки сюда, скорее, – выкрикнула она, бросив строгий взгляд на все еще ухмыляющегося майора.
− Не может быть, – с застывшей на лице растерянной улыбкой произнес майор, – мы уже минут двадцать осматриваем место преступления и не заметили ничего, подтверждающие ваши слова.
− Именно из-за того, что ваши специалисты не могут отличить труп от живого человека, сюда первыми должна была прибыть бригада скорой помощи, – с упреком сказала врач, следя за тем, как тело Максима уложили на носилки и понесли к машине скорой помощи.
− Он все равно не выживет, – пытаясь оправдаться, бормотал, тряся животом майор, следуя за санитарами, предчувствуя, какой оборот будет иметь дело, если его ошибка будет разглашена.
− Выживет или нет, это не вам решать, и можете не беспокоиться, от меня об этом инциденте никто не узнает, товарищ старший следователь.
Она громко хлопнула дверью и машина, завывая сиреной и ослепляя прохожих мигалкой, понеслась по вечерним улицам города, извещая всех, что в ее чреве находится тот, кому нужна неотложная помощь, и чья-то жизнь, быть может, висит на волоске…
***
− Понимаю, неприятное это зрелище, в который раз наблюдать за страданиями своего тела, – прошелестел чейто обволакивающий голос, доносившийся до сознания одновременно отовсюду.
− Непривычно как-то все это и непонятно, – отозвался Максим, удивившись тому, что для того, чтобы это сказать, ему не пришлось ни открывать рта, ни набирать воздух в легкие, казалось, что он вообще не дышал, да и сам весь существовал в каком-то необъяснимом для себя, эфемерном состоянии.