Скрепя сердце, Белецкий был вынужден согласиться.
Поиски Никитина Руднев решил начать с комнаты, которую Арсений Акимович снимал со своим земляком в Дашковом переулке. Ни того, ни другого дома не оказалось.
Дмитрий Николаевич велел дожидавшемуся его извозчику гнать на Моховую. В Татьянин день ехать к университету Ванька опасался, да и молодой взволнованный барин, одетый хоть и дорого, но уж больно небрежно, доверия не внушал. Вопрос решило щедрое обещание господина заплатить аж целый рубь.
Однако до университета они не доехали. На пересечении Моховой и Большой Никитской путь им преградила толпа студентов.
Сунув Ваньке обещанный рубль, Руднев на ходу спрыгнул с саней.
С одного взгляда становилось ясно, что настроение у студентов совсем не праздничное. Толпа угрожающе гудела и двигалась в сторону Тверской.
Руднев силился разглядеть в этой массе возбужденных лиц хоть кого-нибудь знакомого. Наконец он увидел своего приятеля с медицинского, того самого, что помог ему достать цветы фуксии из оранжереи аптекарского огорода.
Нырнув в толпу, Дмитрий Николаевич с трудом протолкнулся к студенту-медику.
– Руднев! Ты тоже пришёл! – взволновано прокричал тот, стараясь перекрыть общий гвалт. – Давай к нам!
– Что здесь происходит?
– Ты что, не знаешь?! Со вчерашнего дня человек двадцать арестовали. Охранка прочесала все студенческие общежития от Бронной до Палашевского. Мы идём к дому генерала-губернатора. К нам товарищи из Петровской академии и Технического училища присоединились. Больше тысячи человек собралось! Идём!
– Погоди! Ты Никитина видел?
– А как же! Он там, впереди, с комитетом.
Дослушивать Руднев не стал. Проталкиваясь через толпу, он стал пробираться к Никитскому переулку. Через путанный лабиринт арок и внутренних дворов Дмитрий Николаевич вышел на Тверскую и увидел, как со стороны Кремля по заснеженной улице течёт людской поток. Над толпой кое-где полыхали красные и черные полотнища, слышалось, как нестройный хор голосов завёл Марсельезу.
У Руднева мороз пробежал по коже: «Господи! Что эти безумцы делают?! Зачем же всё так?!» – мелькнуло у него в голове, но рассуждать о методах революционной борьбы было некогда.
Толпа поравнялась с проулком, где её ожидал Дмитрий Николаевич. В первых рядах манифестантов Руднев увидел Никитина.
– Арсений! – закричал он, понимая, что товарищ его вряд ли услышит. – Арсений!
В этот момент произошло страшное: с Камергерского переулка в студенческий строй врезалась толпа разъярённых торговцев с Охотных Рядов. Здоровенные мужики были вооружены кто кольями, кто вожжами.
– Бей штудентов! Бей! – орали они, остервенело раздавая жестокие удары.
Строй демонстрантов смешался и рассыпался, студенты ринулись на нападавших.
Не раздумывая более ни секунды, Руднев кинулся в гущу побоища.
Несмотря на свое субтильное телосложение, Дмитрий Николаевич, благодаря бесконечным тренировкам Белецкого, был ловок, силён и отлично умел драться. Навык этот ему сейчас пригодился особенно.
Уворачиваясь от сыплющихся со всех сторон ударов, он пробивался к Никитину. Когда до товарища оставалось не более десятка шагов, в воздухе засвистели камни. Кто их швырял – студенты или охотнорядцы – понять было невозможно. Руднев пригнулся, прикрывая голову, и рванул вперед, через замешкавшуюся под каменным градом толпу.
Подле Никитина он оказался в тот самый момент, когда Арсений Акимович шатнулся, ухватившись за голову, и начал заваливаться. Руднев подхватил товарища, лицо которого заливала кровь. Перекинув руку Никитина через плечо и проталкиваясь сквозь толпу, Дмитрий Николаевич потащил друга к тротуару.
Тут над Тверской прокатился тревожный рокот. Со стороны бульваров на демонстрантов мчался жандармский разъезд, размахивая нагайками. Толпа колыхнулась и двинулась обратно к Моховой. Началась давка.
Руднев с трудом удерживался на ногах, понимая, что под грузом бесчувственного тела ему долго не устоять. Положение становилось отчаянным. Толпа несла его, не давая выбраться.
Вдруг сильная рука ухватила Руднева за шиворот. Он обернулся и увидел Белецкого. Тот подхватил Никитина на руки. Вдвоем им удалось пробиться в переулок.
Дмитрий Николаевич остановился, тяжело переводя дыхание.
– Нужно быстрее уходить, – одернул Руднева Белецкий. – Помогите мне его нести.
Они подхватили Никитина под руки и, не останавливаясь, потащили через лабиринт проулков, пока не вышли к Большой Никитской.
Улица была непривычно пустынной, но тут на их счастье прямо перед ними из Большого Кисловского переулка выкатились сани.
– Стой! – рявкнул на извозчика Белецкий, но тот, увидев двух господ, тащащих третьего в студенческой шинели и залитого кровью, натянул поводья, намереваясь на всем ходу развернуться и убраться подобру-поздорову.
– Стой, тебе говорю! – угрожающе повторил Белецкий, вынул из кармана револьвер и наставил на онемевшего от ужаса извозчика.
Когда сани сорвались с места, Руднев накинулся на бывшего наставника:
– Белецкий, ты с ума сошёл оружием размахивать? Хочешь, чтобы мы в кутузку угодили?
– Это вы меня будете благоразумию учить? – огрызнулся Белецкий, стирая платком кровь с лица и головы Никитина. – Рана, кажется, небольшая, но крови много.
– Как ты меня нашёл?
– Я не вас, а Арсения Акимовича искал. Это было проще, – Белецкий окинул бывшего воспитанника тревожным взглядом. – Вы сами целы? У вас кровь на лице.
Руднев провел рукой по щеке и ойкнул, задев ссадину.
До особняка на Пречистенке они домчали минут за десять, внесли все ещё не пришедшего в сознание Никитина в дом, перепугав этим и без того встревоженную событиями дня прислугу. Белецкий незамедлительно послал за доктором.
Почтенный эскулап, много лет пользовавший Рудневых, лишних вопросов задавать не стал. Он обработал рану, сказав, что она не опасна, а обморок у Никитина вызван нервным потрясением, велел обеспечить пострадавшему покой и пообещался вернуться на следующий день, чтобы проведать пациента.
Руднев и сам после всего пережитого, признаться, мечтал о покое. Но едва он успел смыть с себя кровь и переодеться, как на пороге его особняка появилась полиция во главе с сыскным надзирателем Анатолием Витальевичем Тереньтевым, с которым волей судьбы Руднев с Белецким были хорошо знакомы.
– Не думал, господин Руднев, что наша встреча состоится при таких обстоятельствах, – сурово произнес Терентьев, войдя в гостиную вслед за Белецким.
– Что же это за обстоятельства, которые привели вас в мой дом, господин сыщик? – сухо спросил Дмитрий Николаевич, не предложив Терентьеву сесть.
Анатолий Витальевич смерил Руднева сердитым взглядом, затем взглянул на Белецкого, застывшего в дверях с каменным лицом и скрещенными на груди руками.
– Подождите меня на улице, – приказал сыскной надзиратель шедшим следом за ним полицейским и, когда те удалились, снова заговорил с хозяином дома.
– Мне известно, Дмитрий Николаевич, что вы скрываете у себя одного из зачинщиков сегодняшних беспорядков.
– Не понимаю, о чём вы говорите.
– Бросьте! Всё вы прекрасно понимаете. У нас есть свидетельские показания о том, что вы вынесли из толпы раненого товарища, а ещё мы нашли извозчика, который привёз вас сюда. Кстати, господин Белецкий, извозчик сказал, что один из трех господ – худой и высокий – наставил на него пистолет. Вы как-то можете это объяснить?
Белецкий выдержал колючий взгляд сыщика, даже не сморгнув.
– С каких пор, Анатолий Витальевич, вы стали заниматься политическим сыском? – холодно спросил Руднев. – При нашей последний встрече вы, помнится, убийц ловили. А теперь что же, студентов да курсисток?
Терентьев на провокацию не повелся.
– Вы ведь знаете, что на Тверской произошло? – спросил он в ответ. – Так вот там пятнадцать человек до смерти затоптали, а ещё сотня изувечены. И, по моему убеждению, да и по закону тоже, те, кто это затеял, самые настоящие убийцы!
– В том-то и вопрос, кто это затеял? Уверен, что те же, кто на студентов охотнорядцев натравил да конями их потом гнал.
– Значит, вы и про охотнорядцев знаете, и про коней? А говорите, не понимаете, о чём я говорю. Скулу-то вам где разбили?
Руднев молчал.
– Вот что, Дмитрий Николаевич, на вас у меня никакого компромата нет, и вы мне не нужны, а вот дружка вашего революционного извольте предъявить.