Интерлюдия. Спящая
Она спит, и сон несет ее в бесконечность и глубину. И она сверкает в безбрежном потоке, рассыпая искры, которые становятся мыслью там, где прежде мысли не существовало. А величественная медлительность остается, мягкая и обширная, как холодное необъятное море, и смещается, и плывет, и меняется. Липкая и скользящая, яркая и затемненная, и подвижная — ибо в этой наполненной искрами материи неподвижности не существует. Ее искры становятся разумом. Спящая грезит, и с ней вместе грезят другие — не только те, кто рядом с ней, не только соленые пузырьки, но и танец, в котором они кружатся. Танец снится ей, а она, в свою очередь, снится этому танцу. Эй-эй-эй!
Некогда, отойдя так далеко, что невозможно представить, можно было это увидеть как-то так: шар посреди низа, оболочка по краям верха; между ними медленные танцоры и стремительный танец. Смотри, смотри, шепчут ей праматери, голоса сливаются в хор, этот хор уже произносит нечто иное. Танец обладает желанием, он проталкивается к краю всего, к оболочке вселенной. Танец снится спящей, танец видит сны, его сны переходят в реальность, а реальность меняет сны.
Жажда и желание переплетаются в стремлении двигаться вперед, создавая нечто новое, способное вступить в этот танец. Мозг выращивает связи, формирующие сами себя, мысли перетекают из одного субстрата в другой, а огромная любознательность кружит и создает, и вращается, и обретает навыки, проникает вглубь, в жар на дне всего, поднимается вверх, разбивая холодный небесный свод. Лед и холод верха обращаются в танец и становятся им, и встречают свет, который не есть они.
Но случилось нечто новое. Посторонний свет. Голос Бога, звенящий и яркий, и зовущий, зовущий...
Удар со спины проникает насквозь, разрывая плоть и кости, и дыхание. Спящая делает шаг, а потом другой, а потом с криком падает, и праматери говорят — нет, не то, вот сюда, сюда, посмотри, что случится дальше. Подступает смерть, черней темноты, и спящая в забытьи цепляется за своего брата. Он всегда был рядом, но не здесь, не здесь. Есть другой — мрачный, с глухим голосом. «Все в порядке, не бойся, я рядом».
И она быстрее пузырей всплывает к поверхности, через жар внизу и ледяной холод звезд, и кричит, вырываясь из сна в свое тело, которое принадлежит только ей. И она в смятении от рыданий и рвоты, и от угасания того, что было глубже сна.
Что это было?
Глава тринадцатая. Джим
Амос обмяк, его черные глаза были закрыты. Рот безвольно разинут, губы побелели. На спине дыра диаметром с большой палец. Выходное отверстие на груди — шире, чем два сложенных кулака. Из-за черного цвета плоти белые кости позвоночника выглядели как разодранный на части червяк.
— Надо уходить, — откуда-то издалека сказала Тереза. Она потянула его за рукав. — Джим! Надо уходить.
Он обернулся и посмотрел на нее — Тереза нетерпеливо хмурилась, волосы заправлены за уши. Рядом с ней переминалась с лапы на лапу и скулила Ондатра. Или это скулил он сам. Он попробовал сказать «ладно», но почувствовал, что сейчас его вырвет, и едва успел отвернуться.
«Нужно идти, — думал он. — Давай. Соберись».
Он приблизился к Амосу, подхватил здоровяка под колени и за широкие плечи. На Земле Джим никогда его не поднял бы. С тремя четвертями g Аббассии это было тяжело, но возможно. Холден, девочка, собака и труп бросились к «Росинанту». Джим пытался крикнуть «быстрее», но мешал комок, вставший в горле при виде убитого Амоса. Он не оглядывался. Периферийное зрение начало сужаться, он как будто бежал по тоннелю, становившемуся все теснее. Он должен добраться до корабля. Холодная вымокшая одежда прилипла к животу и бедрам. На него лилась черная кровь Амоса.
Впереди уже открывался шлюз. Там ждал Алекс с винтовкой, он махал рукой, подгоняя их. Первой к люку подбежала собака и, неверно оценив гравитацию, поскользнулась на корпусе. Тереза подхватила Ондатру поперек живота и с ней вместе вскарабкалась по ступенькам. Джим под тяжестью Амоса взбирался медленно, и последнюю пару ступенек ему помог преодолеть Алекс. Опустившись на колени, Джим переложил тело на палубу. Веки Амоса чуть приоткрылись во время перебежки, и глаза под ними были пусты. Джим закрыл их.
— Черт, — сказал Алекс. — Что случилось?
— Уходим отсюда, сейчас же.
— Понял, — сказал Алекс. — Сейчас погрузимся и начнем...
Джим покачал головой и открыл соединение с Наоми.
— Мы внутри. Поднимай корабль.
— Вы в креслах?
— Нет, так что постарайся не дергать слишком сильно, но уходим отсюда.
Она не спорила. У Джима застучали зубы от рева маневровых двигателей. Он взял Терезу за плечо и привлек к себе, чтобы прокричать в ухо:
— Отведи собаку в кресло, и сама пристегнись. Я не знаю, насколько трудно придется.
Она смотрела на него с хладнокровием, которого сам он не чувствовал. Тереза ранена, травмирована и напугана. И она ребенок. Как ей справиться с тем, что пришлось увидеть? И что делать ему?
— Он же не пристегнут, — сказала она.
— Ему все равно. Иди.
Палуба накренилась под ними, корабль постепенно переходил из горизонтального в полетное вертикальное положение. Ондатра заскулила, Тереза взяла ее за ошейник и повела. Тело Амоса перевернулось и покатилось. Глаза Алекса наполнились ужасом, и Джим почувствовал прилив гнева. Страдание в глазах старого друга — это уже чересчур. Но и успокаивать Алекса было бы чересчур. Джим и так дрожал и не мог понять, то ли это вибрация корабля, прорывавшегося сквозь атмосферу, то ли его подводит собственное тело. Вероятно, и то, и другое.
— Нужно идти на командную палубу, — крикнул Джим. Алекс сделал шаг к мертвой плоти, бывшей когда-то Амосом, но потом спохватился, и они, пошатываясь и спотыкаясь, побрели к центральному лифту. Палуба тряслась и уходила из-под ног, и они перемещались от поручня к поручню. Из-за гравитации и притяжения планеты у Джима заболели колени и позвоночник. В глазах потемнело. И на грани помутнения он уже толком не понимал, убегают они из Нового Египта или с Лаконии. Добравшись до лифта, он сел на пол, чтобы не лишиться сознания. Пока они поднимались, понемногу стал приходить в себя.
Алекс наклонился к нему.
— Ты как?
— Нас поджидали. Они знали, что мы прилетим.
— Жаль, что так получилось, — сказал Алекс. — Я должен был тоже быть там.
— Она выстрелила Амосу в спину. Подстрелила в спину, пока мы бежали.
Алекс промолчал, потому что сказать было нечего. Джим смотрел на свой летный комбинезон, вымазанный черным от живота до колен. Все руки были в пятнах, тоже черных, пахнущих кровью.
Лифт полз вверх, одна палуба за другой. Приближаясь к командной, Джим то ли взял себя в руки, то ли окончательно растерялся. Понять было трудно.
Когда корабль вышел в верхние слои атмосферы, ход смягчился. Их окружали вихри, но с такой небольшой массой воздуха, что поток скоростью пятьсот километров в час влиял на корабль не больше, чем легкий бриз. Казалось, палуба под ногами стала устойчивее. Наоми сидела в кресле перед экраном с панелями управления. Джим опустился на соседнее кресло, и она оглянулась. Наоми заметила кровь и явно поняла, чья она.
— Амос? — спросила она.
Джим покачал головой, что не значило «нет». Он хотел сказать «не сейчас». Знал, что Наоми поймет.
Алекс пошел наверх, в рубку, винтовка так и болталась у него за плечом.
— Я беру штурвал, — крикнул он минуту спустя.
— Принято, — отозвалось Наоми. — Управляю огнем.
На экране перед ней отобразилось состояние корабельных орудий — ОТО, торпеды, килевая рельсовая пушка. Джим вызвал тактический экран. В нижней части одну сторону заполняла карта Аббассии, другую — схематическое отображение ближайших областей системы Новый Египет. И красным значком на экране «Роси» отметил обнаруженную угрозу, о которой, по его мнению, Джиму стоило побеспокоиться. Ощущая камень в груди, он выбрал значок и извлек идентификацию корабля.
— У нас гости, — выкрикнул сверху Алекс.
— Я их вижу, — ответил Джим.
— Это «Шторм»? — голос Наоми зазвучал сухо и резко, как всегда в тисках кризиса.
Джим просмотрел данные. Теперь остался только один корабль класса «Магнетар», его держали в Лаконии, на страже дома. Хребет лаконийской власти сейчас составляли эсминцы класса «Шторм». Для «Роси» даже одного такого было бы более чем достаточно. Однако этот корабль был меньше и с обтекаемым гладким корпусом, сопло двигателя указывало, что он создан для скорости.