«Я не знаю», — пожала плечами Наоми. Амос неуклюже дотянулся и погладил Терезу по голове.
— Все в порядке, Кроха. Ты теперь в безопасности. Мы с тобой.
Амос выглядел совершенно растерянным и впервые с тех пор, как его изменили, стал похож на прежнего человека. Миг спустя появились Кара и Ксан, проскользнули по воздуху с двух сторон к Амосу, прикоснулись к плечам Терезы, чтобы та поняла, что они тут, а потом безмолвно обняли ее. Одинокая убитая горем девочка в окружении утешавших ее серокожих черноглазых людей. Прямо как картина. Красавица и чудовища. Рыдания Терезы начали утихать, но крепкая хватка не ослабевала.
— Нам, возможно, потребуется минута-другая, босс.
— Поспеши, — сказала Наоми, выплыла и отправилась к предоставленному ей Элви рабочему месту.
Эвакуация шла полным ходом. Все способные двигаться корабли двигались. Все корабли, которые не могли двигаться, пристыковались к другим, и люди переходили туда. Большинство стремились к ближайшему выходу. «Сокол» с «Роси», стоявшие в центре пространства колец, должны были проделать самый длинный путь до врат. Часть кораблей направилась через пространство колец в Сол, Оберон или Бара-Гаон на максимально возможной скорости.
— Мы готовы, — сказала Элви.
— Это преувеличение, — вставил Фаиз. — Мы достигли произвольного уровня «к черту, и так сойдет». Это мы называем готовностью.
Наоми обернулась к нему. Фаиз твердо держался на палубе с помощью магнитных ботинок, Элви плавала рядом. Создавалась иллюзия, что на него действует гравитация, а она, неземная, летит, как воздушный шарик. Ее атрофия и худоба поддерживали впечатление.
— Кресел с погружением не хватает на всех, — сказала Элви. — Это будет ограничивать безопасные перегрузки.
Наоми в последний раз посмотрела на свою тактическую карту. Больше она ничего не могла сделать. Она закрыла карту с ощущением, что это была ее последняя секунда в роли главы подполья. Облегчение было вполне ожидаемым. Горе — более удивительным.
— Пусть погружением воспользуются самые уязвимые.
Фаиз посмотрел на жену.
— Она имеет в виду тебя, дорогая.
— Именно так, — согласилась Наоми.
— Будь у нас время, я бы поспорила, — сказала Элви. — Пять минут, чтобы все заняли свои места?
— Я уже иду в свое кресло, — отозвалась Наоми.
Оно оказалось стандартным — база гелевая, на карданной платформе. Но иного вида, чем стояли на «Роси». Лаконийские амортизаторы были бесшумными, а гель странно теплым, видимо, как полагала Наоми, чтобы поддерживать циркуляцию крови при высоких g, но от этого кресло ощущалось чересчур плотным. Зато был температурный контроль, и, пристегнувшись, она сразу снизила его до комфортного уровня.
Она взяла ручной терминал, чтобы связаться с Амосом. Лаг был подозрительным — пока она не поняла, что пытается обращаться через систему «Роси». Она переключилась на «Сокол», и соединение немедленно установилось.
— Привет, босс, — ответил тот, кто прежде был Амосом — тот, кто, кажется, до сих пор им остался.
— Наши все на месте?
— Ага. Ондатра немного нервничает из-за всего этого. И от этой конуры, и от безумия Крохи. Здешний медик дал ей таблетки, чтобы снять напряжение, и теперь она спит. Он сказал, что у нее психологическая травма.
— Вполне возможно.
— Удивляюсь, как прожил столько лет, и никто мне от этого таблеток ни разу не предлагал, — сказал Амос, в его тоне слышалось неодобрение.
Это напомнило ей прежнего Амоса.
— Ящик с инструментами большой, — сказала она. — Каждый должен выбрать что-то свое.
— Да уж. В общем, я пристегнут. С Крохой все хорошо. Собака в порядке. И это все наши.
«Черт, — подумала Наоми. — Это все наши».
— Хорошо.
— Как ты, держишься? — спросил Амос.
— Увидимся на той стороне, — ответила она и сбросила соединение.
В следующее мгновение Элви по общекорабельной сети сообщила всем, что следует пристегнуться и приготовиться к жесткой перегрузке. Наоми открыла отображение с внешней камеры и настроила наблюдение за станцией. Посмотреть на Джима. Она знала, что большая часть потеряется в шлейфе двигателя, но все равно это сделала.
Начался обратный отсчет. Иглы кресла-амортизатора впились в нее, «сок» полился в кровь, а «Сокол» подтолкнул вверх.
***
Холден ощущал, как один за другим корабли покидают пространство колец. Те, что до сих пор оставались в медленной зоне, устремились к выходам — с безумной скоростью и все же недостаточно быстро. Силой мысли Холден пытался заставить их двигаться быстрее. Чтобы выбраться. Чтобы уцелеть.
Яркость врат, свет идущих в них кораблей раскрывались перед ним по мере его врастания в механизм. Это напомнило ему то, как младенцы учатся без видимых усилий, просто впитывая информацию и обнаруживая закономерности. Часть процесса превращения в существо, которым предстоит стать. Ему так хотелось бы задержаться подольше, больше увидеть и умереть, узнав что-то новое.
— От плохой идеи отказаться непросто, — будто соглашаясь, заметил Миллер. — Правда, я не тот, кто способен бросать камни в кого-то, не желающего сдаваться. Да?
— Зато ты знаешь, как умирать, если именно это требуется для дела.
— Оказалось, у меня на это талант, — криво усмехнулся Миллер. — Новых тайн полно, всё для нас.
Темные твари снова зашевелились, деформируя пространство, подбираясь к нему. Они пытались изменить его природу, и на этот раз дотянулись до врат, чтобы через них проникнуть в лежащие за ними системы. Их внимание ощущалось как нечто скользкое, мускулистое. Даже влажное. Холден дотянулся, оттолкнул их, но пришлось приложить громадные усилия.
— Одному справляться трудней, — сказал Миллер.
— Можешь мне помочь.
И ощущения изменились, как будто их на самом деле было двое, и это не просто иллюзия, созданная из памяти в умирающем теле. Тяжелые липкие сущности за вратами корчились, пытаясь пробить волевое сопротивление Холдена, найти еще один путь, завершить вторжение.
— Дай мне только совсем немного времени, — сказал Холден, но если враг и услышал его, то проигнорировал.
Холден удвоил усилия, и медленно, неохотно, невидимое щупальце втянулось обратно, в свою вселенную, оставив его измученным и опустошенным.
Если атака повторится, он не сможет ее сдержать.
— Ты выложился по полной, хоть футболку выжимай, — сказал Миллер. — Что бы это ни значило.
— Футбол.
— Что?
— Так говорят про игру.
— Вот как, — Миллер почесал в затылке. — Да, это имеет смысл.
«Росинант» прошел через врата Ниуэстад. Еще два корабля ушли в Сол. В пространстве колец из живых остались только «Сокол» и Холден. Он чувствовал Наоми на корабле. И Амоса. Его реальное тело содрогалось и плакало, и он изо всех сил старался не обращать на это внимания.
— Забавно, — заметил Миллер. — Ты здесь именно ради этого.
— Да, весело.
— Да так и есть, умник. Мистер «дам слово каждому». Воюешь с любым, кто принимает решение за других. Твоя дурацкая жизнь была отдана этому. И вот к чему ты пришёл. Все эти системы ещё не закалены. И многие только и держатся на торговле. Мы сделаем это — и большинству не выжить.
— Я знаю.
Тёмные сущности шевелились и подступали. Они не знали усталости. Холден чувствовал их голод, не зная, реально ли, или он проецирует на них свои ощущения. «Сокол» приблизился к вратам Сол, и с каждой минутой шел все быстрее. «Беги, — думал Джим. — Пожалуйста, выживи». Врата пели свою песню света. Синяя слизь в венах грызла его, изменяла и подталкивала к возможности жить, расширяться и обретать знания.
— Не пойми неправильно. Мой анализ ситуации во многом совпадает с твоим. Но я говорю о том, что во всем том дерьме относительно информации и свободы, и доверия людям есть некоторая ирония. Большинство говнюков никогда не узнает, что здесь произошло. Ты единолично принимаешь решение за все человечество.
— Чего ради ты вот так меня задираешь?
Лицо Миллера стало суровым и грустным.
— Я пытаюсь не дать тебе задремать, приятель. Ты отключаешься.
Холден понял, что это правда. Он напрягся, чтобы собраться с мыслями. «Сокол» подошел к вратам Сол. Теперь счет не на минуты. Осталось меньше.
— Я абсолютно уверен в том, что люди скорее хорошие, чем плохие, — ответил он. — А все эти войны, жестокость, насилие... Я от них не отворачиваюсь, вовсе нет, но думаю, есть нечто прекрасное в том, что мы такие, как есть. Да, история вся пропитана кровью. Вероятно, и будущая. Но на каждое злодеяние приходится тысяча маленьких и никем не замеченных добрых дел. Сотня человек, которые прожили свою жизнь, любя и заботясь друг о друге. Несколько мгновений подлинного милосердия. Может быть, хорошего в нас совсем чуточку больше, чем зла, но...