Луч солнца мазнул сквозь облака кистью по веткам деревьев, по птице и по ее собеседнику… и как только солнце ушло, пропал и Сердце. И только три ягоды: калина, рябина и брусника остались лежать на листве. Но были они связаны травами, на манер людских бус.
Сорока подняла их клювом, надела на шею.
Все было просто – чтоб остаться надолго, надо было отказаться от простой жизни и выбрать сложную, не предав при этом Диколесье внутри себя.
– Всего-то, – птица поднялась в небеса. – Я уж думала, нужна будет жертва какая-то.
С земли наблюдал за ней Сердце Леса – вечный его хранитель. Ему никогда не нужны были жертвы.
Сердце ведь не обманешь.
– Пойдем, Волче, пора собирать Большую Сходку
На лес снова опускался туман…
В этом городе зажигали огни
В окнах – свечи, во дворах и рощах – костры. Глубокий ультрамарин неба снисходительно смотрел на мимолетные огни и листья. В Китеже горели огни. В Китеже было тепло.
Она шла по улочке меж новых домов. Кому-то улыбалась, кому-то говорила доброе слово. Этот город будет жить, даже если с ней что-то случится. Этот город сегодня будет праздновать без нее… она должна пойти в Диколесье. Она должна была утром вернуться домой, в Китеж.
Мать Гусей чтила птичьи законы и летала меж мирами, но вот уж как год строила свой дом. Да, ее взрастило Диколесье. Да, она идет преклонить колено перед Сердцем Леса. Да, без Волче и Сороки многого не было в ее жизни.
В сумрачном лесу поднимался туман скрывая одни пути-дороги и открывая другие. Поднимался туман, показывая знающим путь на Большую Сходку. Так хочется увидеть диких друзей… Она шагала пе земле, а в небе, над головой, шуршали крыльями птичьи стаи. Они соберутся все на берегу озера. Кто-то принесет по три красных ягоды – чтобы исполнить желания.
Ей не нужны были ягоды
Только немного сил
Просто посидеть у костра… согреться… и вернуться домой.
Для многих в лесу – Большая Сходка – новая страница в жизни. Начало новых историй, которые еще только будут рассказаны. Но для нее этот осенний день – один из многих. Ей просто надо немного тепла – согреть руки и сердце. Ей надо немного сил – вдохновлять других лететь.
Лес ждал ее, лес ее помнил. Лес удивлялся тому, как каждый раз она умудрялась к осени забывать, сколь много у нее на самом деле сил. Но раз ей надо напоминать теплом – пусть будет так. Она легко одарит потом других.
Одарит теплом, заставит летать.
Отдохнет и расскажет людям новые истории, что прозвучат на Большой Сходке
… Ее город спал. В густом утреннем тумане под ногами хрустели только угли костров. Спали свечи в окнах, спали фонари после праздника.
Китеж спал и ждал рассвета.
Солнце взойдет – и надо будет сделать море дел.
Истории о людях
Йолик
Эту историю мне рассказал дедушка.
Помню, как с любопытством наблюдала, как каждый вечер он доставал из морозилки небольшого окунька и выносил его на порог.
– Деда, это ежику? – спросила я как-то
– Йолику, – он улыбнулся в ответ, а я надула губы. Как будто он смеялся над тем, как я говорила «з» вместо «ж».
– А кто такой Йолик? – все-таки спросила.
И получила в ответ историю, которую помню до сих пор.
Те нелегкие времена, когда страна менялась, а люди в городах выходили на улицы, чтоб продать что угодно, они с бабушкой застали в деревне.
Пенсии задерживали. Дров купить было не на что, и дедушка вставал на лыжи, брал санки и шел в лесок собирать валежник. Жгли куски старого сарая, обдирали и отправляли в печь деревянную крышу омшаника.
Сложно купить сахар, а вот с мукой было проще. Паи в полуразвалившемся колхозе давали зерном, и мельничка в хозяйстве была. Как всегда, спасал огород.
И все бы ничего, да дети учились в городе. Сын на первом курсе, дочка на третьем. Деньги нужны были. К зиме становилось особенно тяжело, потому что топили в городе плохо, на хорошую обувь денег не хватало. Да и поесть… Спасали заготовки, которые бабушка передавала с попуткой, но и этого не доставало.
Дед сначала заколол свинью. Бо́льшую часть туши распродал, только совесть не позволяла много брать с таких же стариков. Выручку, как и часть продуктовых талонов отдали детям.
Оставались в хозяйстве куры. Немного, пара десятков. И дедушка договорился как-то с кафе в десяти километрах, и продавал им яйца. Может, владелец просто сжалился над стариками, не знаю. Но дедушка относился к этому со всей серьезностью.
Только однажды утром он недосчитался одной птицы. Обошел загон, сарай – ее не было. На следующий день увидел в поле черные перья.
Собаки? Нет, вокруг ограды ни подкопов, ни лазов. Может, сама курица перелетела через сетку? Такое бывало, но редко
На всякий случай он все же поставил пару капканов и проверил старое ружьишко. Наутро пропал рыжий петух. И что за черт? Нет бы взял рябого, молодого и бестолкового. Так нет, исчез «патриарх».
Но быстро нашелся – за оградой, в поле с прокушенной головой. Дед отогнал собаку, которая еще не успела попортить птицу. Посмотрел на тушку – ну точно, характерные следы на голове, и крови нет. Хорь или куница. Вот же ж. Он повертел птицу – почти целая. Занес во двор, отрубил голову.
–Ощипай, мать. – Бабушка взяла тушку и спросила:
–Кто?
–Хорек.
–Не лиса?
–Нет. Но повари подольше.
Бабушка ничего не сказала, только перекрестилась.
На ужин был куриный суп, почти роскошь. И вкусно, и грустно. Заперев птиц в сарае, дедушка обошел кругом, проверил, что нет щелей. Обновил наживку в капканах.
Утром все птицы были на месте. И через пару дней тоже.
– Может, ушел, Володь?
– Нет, он так просто не уходит. – говорил дед и продолжал ставить капканы. На улице стояли морозы, снегом заносило узкие дороги. По телевизору показывали "Санта-Барбару".
Зверек не ушел – на четвертый день погибла рябая несушка, молодой петушок и старая черная курица, которая уже третий год садилась на яйца и выводила цыплят. Они просто лежали утром на полу.
–Володь, кто нас проклял? Кур-то осталось всего ничего, пенсию не платят, в стране вон что твориться? Кто нас проклял?
Дедушка обнял жену. Слов не нашел.
Просто отправился ночевать в курятник. Сел на пороге и принялся следить.
«Спать не буду, а тварь поймаю»
Час, два, три… Дремать хотелось невыносимо, а стрелка на старых часах еще даже до полуночи не доползла. «Самая длинная ночь в году» – вспомнилась строчка из календаря.
Да много чего приходило в голову. Чем еще заняться, сидя в засаде?
Но больнее всего было от беспомощности и несправедливости – и в стране бардак и беззаконие, а тут еще природа последнее отбирает. И сделать ничего не сделаешь: кто пенсионера на работу возьмет? Да и идти некуда. Хозяйства и так почти не осталось, только птица. Он неожиданно для себя крикнул в темноту:
– Выйди, тварь. Покажись. ПОКАЖИСЬ, ЧТОБ ТЕБЕ ПУСТО БЫЛО!
Где-то за стеной щелкнул капкан.
Дед выбежал, и с ходу схватил не ружье – лопату. Тварь билась, но не могла вырваться. Он нашарил в кармане старый фонарик. В металлических зажимах бился хорь. Большой, но худющий.
– Ух я тебя! – Дед замахнулся и замер. Хорек смотрел как-то по-человечески, грустно. Пришлось поставить лопату у стены и сесть.
– Ну и что делать, а? Я б тебя кормил, если б ты кур не жрал. Мышей разве мало? Эх…
Дед прошел по снегу вдоль следов к заброшенному соседскому сараю. Сбоку в старой куче соломы он услышал писк. В блеклом свете фонарика он увидел выводок.
– И ты детей кормишь, Йолик, – он вздохнул. Вернулся, дошел до ледника и взял мелкую речную рыбешку, положил перед хорьком.
– Держи, Йолик. Только больше не воруй, убью ведь.
Хорек сверкнул глазами и убежал.
– Ну что, поймал? – Спросила бабушка.
– Нет, договорился.
Должно быть, она подумала, что он так отшутился и дальше не спрашивала. Куры-то погибать перестали. Зато пропали все мыши и крысы. И как-то дела на лад пошли. И жить легче стало. И весна рано наступила.
Главное – не забывать оставлять рыбку.
***
– И все, дедушка? Ты его и сейчас кормишь? Йолик до сих пор живой?
– Да, малышка, кормлю. Он иногда со мной на рыбалку ходит. Приезжай зимой, посмотришь.
Я не поверила. Хоть и маленькая была, понимала, что не может зверек столько лет жить. И вечером кусала губы, щипала руку – лишь бы не уснуть. А когда все уже спали, спустилась к порогу и принялась ждать. Глаза слипались, но я крепилась.