Все замерли и ждут развязки. Кажется, даже не дышат, готовые в любой момент спустить курки, стоит только Винтерсбладу сделать резкое, пугающее их движение. Но он лишь кладёт свой револьвер на ладонь Медины, а потом, когда Хайнд подталкивает пленника, чтобы отвести в клетку, едва слышно обращается к пилоту: «Посмотри на их зрачки, Кирк! Не реагируют на свет, как и у Фриппа». И почему-то именно эта фраза, произнесённая почти шёпотом, не только достигает сознания Медины, но и накрепко в нём застревает.
Следующие несколько часов (сколько их прошло на самом деле – неизвестно, но Кирку показалось, что не меньше семи) были самыми сложными в его жизни. Он распустил солдат по каютам, а сам вернулся в гондолу управления, где с приборной панелью безуспешно возились двое техников.
Но прежде он осмотрел бресийский дирижабль: приборы так же не работают, в гондоле следы потасовки, стекло разбито… Стекло – разбито! И никаких следов остальной команды, хотя на разведчике класса А должно быть минимум три человека: пилот, второй пилот и штурман. Допустим, один из членов экипажа (скорее всего – второй пилот) мог покинуть «Литу» на планере. Куда делся штурман? Уж не вышел ли в окно, как Фрипп? И если командир сказал правду, а с имперским штурманом случилось то же, что и с их капитаном, значит, дело тут не в сумасшествии или перепое. И что там он говорил про зрачки?
Медина обернулся на ходившего за ним хвостом Хайнда и вгляделся в его глаза. Зрачки и правда огромные. Что же это тогда?
– Господин Хайнд, – обратился пилот к ротному, – я спущусь к клеткам, посмотрю, как там арестованные.
– Пустое, господин майор, сэр, – с нажимом произнёс солдат, – пусть сидят, ничего с ними не случится!
Но Кирку было необходимо увидеть подполковника, и требовался повод, чтобы не вызывать подозрений у Хайнда, самого себя назначившего командиром пехоты.
– Вы такой простой, Хайнд, – собрав в кулак всю свою дерзость, возразил Медина, – одна из арестованных – женщина. Столько времени прошло! Возможно, нужно проводить её до… удобств.
– Перебьётся! – крякнул ротный.
– Имейте уважение! – изобразил негодование пилот. – Не при командире же ей нужду справлять!
Хайнд подумал.
– Пойду с вами, сэр! – решил он.
– Нет уж, Хайнд! Вы тут старший, останьтесь с механиками.
– Тогда возьмите с собой Брэбиша! Но одного я вас туда не отпущу.
– Хорошо, я возьму с собой Брэбиша.
Спустившись к клеткам, Медина отправил Брэбиша проводить Грин, чтобы остаться с Винтерсбладом один на один.
– Куда делся их штурман? – перешёл сразу к делу пилот.
Блад, сидевший прямо на полу, привалившись спиной к разделяющей клетки решётке, даже не обернулся.
– Прошу вас ответить мне, сэр!
– А то ты сам не знаешь! – подполковник глотнул из фляги виски. – Видел же разбитое стекло?
– Тогда с капитаном – это не опьянение…
– И не я, – желчно уточнил Блад.
– И это может произойти с кем угодно? Я заметил: зрачки Хайнда тоже расширены. Что это? Отравление?
– Мне почём знать, Медина? Ты теперь за старшего, ты и разбирайся. Под нами – магнитная аномалия и действующие вулканы. Могут быть выбросы ядовитых газов, а в горах – инфра- или ультразвук. Что с этим делать – твоя забота. Но чем дольше мы тут висим, тем больше шансов нам тут и сдохнуть.
– Но вы же врач, – растерянно произнёс пилот, – может быть, могли бы что-то посоветовать…
Блад с обречённым вздохом закатил глаза.
– Если это газ, то не дышать. Такой совет подойдёт?
Вернулась Грин под конвоем Брэбиша. Блад оглянулся на солдата и, поймав его взгляд, поглядел на Медину, многозначительно подняв бровь.
«Зрачки, – понял пилот, – и у этого тоже!»
– Помнишь, майор, когда-то я сказал, что тебе однажды придётся сделать выбор? Так вот, этот момент настал. Кому ты верен: капитану или председателю?
Когда они вернулись в гондолу управления, там не было ни механиков, ни Хайнда. Нехорошее предчувствие защекотало майора изнутри. Он попросил Брэбиша найти и привести сюда адъютанта Винтерсблада (Медина знал, что это был человек председателя), прождал больше часа, но ни тот, ни другой не появились. Тогда пилот пошёл искать их сам и наткнулся на разбитый иллюминатор в главном зале. Предчувствия подтверждались. Нужно было вернуть командование Винтерсбладу: без подполковника он не справится.
***
Мы с Грин сидим в клетках уже кардан знает сколько. Успели даже поругаться. Чёрт возьми, я только сейчас понял, как сильно эти пару лет хотел встретиться с ней лицом к лицу! И вот, пожалуйста – да при таких обстоятельствах. Скади чем-то напоминает Медину: с той же самозабвенной верой в светлое будущее служит своей стране. Империя велит ей ненавидеть меня, и она добросовестно выполняет поставленные задачи. Только это всё чужое, наносное. Какая ты на самом деле, Скади Грин? Какая ты настоящая?
Грин не по себе – я это вижу. Ситуация, бесспорно, не из приятных. Но она, вся такая уверенная, правильная, благородная, теряется, когда я смотрю ей в глаза. Отвечает с вызовом, но первая отводит взгляд. Я не пугаю её, нет. Я ей интересен. И это раззадоривает меня ещё сильней.
В разговоре пытаюсь выяснить, знает ли она о той мерзкой истории, из-за которой меня чуть не расстреляли. Не знает. Какого-то чёрта это для меня важно. Так важно, что даже настроение улучшается, когда она, обвинив меня во всех смертных грехах и назвав говнюком, умалчивает о самом грязном. Значит, до Бресии это не докатилось, – спасибо Ортизу!
Возвращается Медина. В том, что он вернёт мне командование, я и не сомневался. Надеялся только, что не окажется уже слишком поздно. С цеппелина исчезли несколько солдат, в том числе и оба механика. Остальные постепенно теряют разум: это очень заметно на попытке построения в главном зале. Один из них прыгает в окно прямо там, и несколько человек, включая меня, не могут его удержать. Даю команду запереть всех по каютам и надеюсь, что навыков Медины и Грин хватит, чтобы починить хотя бы один из дирижаблей. Да, на «Лите» сможет спастись человек пять-шесть, не больше. Остальных придётся бросить здесь. Но я не очень верю в счастливый финал, и пять человек – это уже хорошо. А если быть предельно честным, то я согласен и на двоих: Медину и Скади.
Спустя сутки дредноут становится похож на живодёрню: из каждой каюты доносится нечеловеческий вой и треск ломаемой мебели. Несколько дверей не выдержали натиска озверевших солдат и, слетев с петель, выпустили их на волю. Те, разумеется, сиганули за борт. Брэбиш и Гастман по моему приказу заперты в клетках и для надёжности прикованы цепями к прутьям. Этих никакие двери не удержат! Клетки и цепи – удержали. Но, пытаясь освободиться от оков, солдаты перемололи свои тела, раздавив о цепи грудные клетки, переломав кости и оторвав себе конечности. Это страшнее, чем самый жестокий бой. Здесь нет врагов. Здесь каждый – сам себе враг. И спасти хоть кого-то от самого себя не представляется возможным…
Прохожу по каютам и нахожу ещё несколько таких же изувеченных до смерти. Отдаю приказ не сдерживать беснующихся. Пусть уж лучше прыгают, чем разбиваются насмерть о стены. А сам иду искать Грин: она только что была здесь и видела всё это. Она пилот, не привыкший к подобным зрелищам.
***
Винтерсблад нашёл Грин в грузовом отсеке, рядом с «Литой». Она стояла, обхватив себя руками за плечи. Дрожала. Он подошёл, протянул ей флягу с виски. Скади неодобрительно на неё покосилась.
– Знаю, твоя честь не позволяет тебе пить на работе, – натянуто усмехнулся Блад, – но моё бесчестье подсказывает, что в некоторых ситуациях без этого не обойтись.
Грин слабо улыбнулась, а потом взяла фляжку и сделала большой глоток. Закашлялась. Отпила ещё.
– Ого! – удивился подполковник. – Ты быстро учишься!
– Дело не в бесчестье, – чуть хрипло откликнулась она, возвращая флягу.
Офицер забрал виски, невзначай прикоснувшись к руке в белой перчатке, и почувствовал, как под его ладонью нервно дрогнули её пальцы.
– Просто что-то заставляет тебя пить. И я, кажется, догадываюсь – что, – продолжила мысль Скади, пытаясь отвлечься от только что увиденной картины, которая всё ещё стояла перед её внутренним взором.