Стекло разлетелось вдребезги, кресло ухнуло в клубящийся снаружи туман. Следом в образовавшуюся дыру полез капитан.
– Сэр! – Блад рванул за ним, схватил сопротивляющегося старика за китель и потащил от окна.
Фрипп уцепился за первое, что подвернулось под руку (этим «чем-то» оказалась подзорная труба), с размаху ударил ею офицера по голове и пнул его коленом в живот, отфутболив от себя на несколько шагов. Потом он одёрнул треснувший по шву китель и, торжественно задрав подбородок, рыбкой прыгнул за борт.
На шум в гондолу прибежал Медина. Слишком поздно, чтобы увидеть, что здесь произошло. Но как раз вовремя, чтобы застать последствия драки и командира пехоты с рассечённой бровью.
– Что случилось? – едва слышно прошептал второй пилот.
Судя по выражению его лица, он представил самое плохое.
– Я не знаю, – честно признался Винтерсблад. – Капитан вдруг стал вести себя, как пьяный. Язык заплетается, зрачки во все глаза. А потом выдрал твоё кресло, майор, высадил им стекло и полез за борт. Я пытался его остановить, но этот чёрт оказался силён, как пятеро солдат, – офицер вытер тыльной стороной ладони кровь со скулы.
Медина молча стоял посреди гондолы, глядя на него полными ужаса глазами.
– Ты мне не веришь, майор? – возмутился офицер. – Думаешь, я его туда выкинул?
– Я… я не знаю, что думать, – честно признался пилот, – никто не видел… Всё это слишком странно и не похоже на полковника…
– А на меня, то есть, похоже? Ну спасибо тебе, майор!
«Едрён кардан, и адъютанта этого отослал, как назло!» – подумал командир, направляясь к выходу.
– Куда вы, сэр?
– Заштопаю бровь и вернусь, – бросил Винтерсблад, – зови техников, и продолжайте искать поломку!
***
Долго скрывать от пехоты гибель капитана не удалось: эти псы каким-то образом пронюхали почти сразу. И, в отличие от Медины, эти-то знали, что думать… И выводы их были совсем не в мою пользу. Атмосфера в главном тренировочном зале, где вновь собрался весь полк, накалялась. Вдруг что-то ударило снаружи по обшивке «Ржавого призрака». Потом ещё раз и ещё. Команда столпилась у иллюминаторов.
– Это бресийский разведчик! Как раз под люком нашего грузового отсека дрейфует!
– Майор Медина, – обращаюсь к пилоту, – готовьте «когти», втащим его в гости!
– Э, командир, погодь! – вскинулся Хайнд. – Мы ещё не знаем, что с тобой делать, так что не тебе решать! Это имперская разведка, кто знает – вдруг это ловушка?
– Или ты с ними заодно, – чей-то голос из толпы, – и мы тут все из-за тебя погибнем, как капитан!
– Да и кто тебя вместо него главным-то сделал? – ещё один голос. – Давайте проголосуем!
– Вот именно! – поддакнул ротный.
– Не пори дурь, Хайнд! – огрызаюсь. – Тебе известно, что по уставу командир пехоты – второй человек после капитана! Медина, помогите мне с «Литой».
Медина уходит в гондолу управления, я – в грузовой отсек, чтобы принять имперский дирижабль на борт. За мной трусит адъютант. В грузовом духота и жара ещё невыносимей, чем наверху. На ходу скидываю китель и флягу с виски на адъютанта, расстёгиваю несколько верхних пуговиц рубашки. Внешний люк заклинило, приходится открывать вручную. Хорошо, что «когти» сработали и, подцепив «Литу», втянули её внутрь «Ржавого призрака».
Первое, что я вижу – разбитое стекло над пультом управления. На полу, под креслом пилота, лежит Скади Грин. Чёрт! Сердце запинается, но я почти сразу понимаю: она жива, просто без сознания. Вытаскиваем её из дирижабля, кладём на пол. Больше на борту «Литы» никого нет, и я догадываюсь, что там могло произойти.
Приседаю подле Грин, достаю из её кобуры револьвер, из него – патроны, убираю оружие на место.
– Жива? – интересуется адъютант.
– Жива, – отвечаю, – дай сюда флягу, сержант.
– Господин подполковник, воды почти не осталось…
– Тогда дай мою флягу!
Наливаю в ладонь виски и выплёскиваю в лицо женщине. Помогает: она приходит в себя, пару секунд смотрит на меня, пытаясь понять, где она и кто я такой, а потом хватается за револьвер. Дуло втыкается мне под челюсть. В аквамариновых глазах Грин – враждебность. Усмехаюсь. Обычно женщины смотрят на меня иначе. Грин – первая, чей взгляд обжигает такой страстной ненавистью и в то же время делает мне честь скрываемым, но всё-таки заметным уважением ко мне как к достойному противнику. Наслаждаюсь моментом. Когда в таких красивых глазах отражаются столь сильные чувства к тебе – это… будоражит. Приятные и уже забытые ощущения…
– Конечно, давай перестреляем друг друга, Скади Грин, это определённо поможет нам в сложившейся ситуации!
Свуер
Кирк Медина закончил с «когтями» и хотел спуститься в грузовой отсек, куда приняли имперского разведчика, но выход из гондолы управления ему преградил Хайнд, за которым толпилось ещё человек двадцать.
– Надо бы поговорить, сэр, – обратился к пилоту ротный.
Майор пропустил солдат в гондолу.
– Мы не верим, сэр, – начал Хайнд, – что капитан сам прыгнул. Не мог он ни свихнуться, ни напиться. Думаем, без командира тут не обошлось. Чёрт их знает, – может, он и не нарочно его выкинул, но уж как вышло… Да ещё и бресийского разведчика к нам тащит, будто без него беды мало! Поэтому больше терпеть его над нами не будем. И просим вас, сэр, принять управление цеппелином.
– Меня? – смешался Медина.
– Вы теперь первый и единственный пилот «Ржавого призрака». Логично, если вы возьмёте на себя обязанности капитана, пока не выберемся из этой срани.
– А что с подполковником?
– Арестуем, покуда домой не вернёмся. А там сдадим его, куда следует. Пусть госбезопасность разбирается, кто напился, а кто кого за борт выкинул!
Медина медлил, размышлял.
– Если вы откажетесь, – поднажал Хайнд, – мы всё равно командиру не подчинимся. Тогда я за главного буду.
Арестовывать Винтерсблада хотели идти всем полком. Но все в коридор перед грузовым отсеком не поместились бы, поэтому Хайнд отобрал в качестве поддержки пару десятков солдат, а остальные остались ждать в главном тренировочном зале.
Солдаты держали дверь в грузовой отсек на прицеле, ожидая появления Винтерсблада. В гуще вооружённых пехотинцев, взмокший от волнения, стоял Кирк Медина. Он не был уверен, что поступает правильно. Но он не был уверен и в невиновности Винтерсблада. Он бы с удовольствием принял нейтралитет, но тогда командовать будет Хайнд, и в этом случае пилот не мог поручиться, что подполковник доживёт до земли и под арестом с ним ничего не случится.
Медина, как и все здесь, опасался непредсказуемой реакции командира пехоты, но револьвер из кобуры не достал: даже в такой ситуации он не мог переломить себя и взять на прицел человека, чья вина не была для него очевидной.
Когда дверь отворилась, Кирк заметил за спиной подполковника золотоволосую женщину. Он узнал в ней имперского пилота – знаменитую Скади Грин. Рядом топтался адъютант Винтерсблада и больше никого видно не было. Но не может же быть, чтобы на разведчике никого, кроме пилота, не было! Где же остальные? Погибли?
– Видимо, после обеда у нас по расписанию бунт, – флегматично заметил Винтерсблад, окидывая взглядом вооружённых солдат. – Медина, и ты с ними? Вот уж не ожидал, что в твоём тихом омуте найдутся столь решительные черти!
От одного только взгляда командира пехоты – спокойного, оценивающего – Медину бросило в жар. Что он, Кирк, тут делает? Он лишь второй пилот, какое он имеет право?!.. Но что если Винтерсблад и правда виновен? Тогда его, Медины, обязанность – принять на себя управление цеппелином и ответственность за жизни команды, в том числе и преступника. И, разумеется, не позволить Хайнду учинить самосуд – этот может! Вот и сейчас, пока остолбеневший пилот изо всех сил старался смотреть уверенно и прямо, не опуская взгляд, ротный уже влез со своими обвинениями, тычет в командира карабином. Он же только разозлит подполковника, хотя прекрасно знает, на что тот способен, если его довести!
Но Винтерсблад кажется спокойным. Он вплотную подходит к Медине и что-то ему говорит. Пилот не сразу понимает, что он от него хочет. Из последних душевных сил сохраняя уверенный вид, выдавливает из себя обвинения по всей форме и просьбу сдать оружие. Протягивает ладонь в белой перчатке за револьвером подполковника и мысленно ужасается тому, как дрожат руки.