Едва «Ржавый призрак» отчалил от воздушной пристани, в каюту Хайнда пришли двое: Брэбиш и Гастман – главные силачи 417-го полка. Слово взял неуклюжий в жизни, но незаменимый в бою Брэбиш.
– Ты уж это… прости, ротный, – начал он, – но мы с Гастманом тут пораскинули умишком-то, и решили, что командира-то нового надо бы слушать. Дело-то он знает. Вот только под штыки да пули лезет, как будто бессмертный. Так что мы с Гастманом приглянём за ним в бою-то. Если ты, ротный, не слишком против…
– Что, испугались, что и вам от него по пуле достанется? – поморщился Хайнд. – Не думал я, ребята, что вы такое ссыкло, вот уж не думал! Слушаться-то – ладно, капитан велел до поры. Но чтобы от пуль его загораживать! По мне, так пусть бы и пристрелили!
– Так ведь полк же расформируют…
– Да и к чертям! – психанул Хайнд. – Я лучше в другой полк пойду, чем насильника рядом с собой терпеть буду!
– Вот тут мы с тобой не согласимся, – подал голос Гастман, – командир хоть и свистанутый на всю башку, но того, в чём его обвиняли, не делал.
– Ты-то откуда знаешь? Сам видел? – съязвил ротный.
– Я видел, как он дрался, – пробасил Гастман, – а по тому, каков человек в бою, понятно, что он за хрен такой. У этого – всё нутро больное. Больное, но не гнилое. Не верю я теперь, что он детей обидеть мог!
– Видно ему, – пробурчал Хайнд, со зла пихнув ногой табуретку, – хиромант хренов!
– Не ругайся, ротный, – виновато прогудел Брэбиш, – но мы уж решили.
– Делайте что хотите, – с обидой махнул рукой ротный, – умные все стали. Видят они! А я до последнего буду за капитана! И если он скажет выкинуть этого вашего гуся за борт – так и сделаю! С превеликим удовольствием! И лети всё к чертям!
– Но ведь пока-то не сказал, – возразил Гастман и тут же прикусил язык, поймав на себе разъярённый взгляд Хайнда.
– Да вам просто кулаками махать охота, да похвалу от начальства получать понравилось, статейки эти все в газетках – и рады стараться, кто бы вами ни помыкал! Нет, что ли? Стоят тут, лыбу давят! Герои, мать вашу!
82-й год эпохи тридия
Ортиз вываливает на стол передо мной стопку исписанных листов.
– Полюбуйся, – со сдержанным недовольством говорит он.
– Вы пишете роман, господин председатель? – любезно интересуюсь я.
Брови Ортиза сурово сдвигаются.
– Этих рапортов хватит на несколько романов, Блад. И их более чем достаточно, чтобы тебя, друг мой, посадить, – многозначительная пауза. – Я делаю скидку на то, что треть из всех этих приключений – плод распалённого страхом и ненавистью воображения твоей команды, но остальное…
– Вот ведь графоманы! – ухмыляюсь, – больше года прошло, а всё никак не испишутся! Интересно, чего рассчитывают добиться этими своими писульками.
– Сам-то ты как думаешь? – нервно вскидывается Ортиз. – Полагаешь, у меня дел больше нет, кроме как от тебя то одно дерьмо отскребать, то другое? Вот тут, например, – председатель выхватывает из стопки первый попавшийся рапорт, – речь о том, что ты опять порезал солдата. Написано, что едва не убил! Причём провинностей за ним не числилось!
– Это случайность, – вяло возражаю я, – увлёкся на тренировке. Но ведь я ж его сразу и зашил. С ним всё будет нормально, через пару месяцев вернётся в строй. И готов поспорить, рапорт по этому случаю написали все, кроме пострадавшего. Хотя только мы с ним и знаем, как дело было на самом деле.
– Хочешь рапорт от пострадавшего? – не унимается Ортиз. – Вот, – шуршит листами, – вот, пожалуйста: Фрипп опять в госпитале!
– Но не из-за меня! – возмущаюсь. Тут-то я и правда не при делах.
– А из-за чего он там оказался, скажи на милость?
– Не знаю! Из-за разрыва мудрости?
Ортиз замолкает, сверлит меня безнадёжным взглядом. Он не любит со мной спорить.
– Ты опять довёл его до сердечного приступа, Блад, – упаднически сообщает председатель, – и я бы не беспокоился так о душевном состоянии солдат и сердечных делах капитана, если бы не догадывался, что рано или поздно тебе всё это отольётся. А ты нужен мне живым и дееспособным! Ты, сукин сын, умудрился стать незаменимым солдатом, как Тен. Но проблем с тобой не в пример больше.
– А удовольствия – меньше, – ухмыляюсь я.
На лице Ортиза отражается страстное желание прибить меня вот этой вот стопкой рапортов, что у него сейчас в руках. Но он сдерживается.
– Со следующего вылета у тебя будет адъютант, – роняет он сухо.
– Не надо мне ника…
– Это не обсуждается! – повышает голос председатель. – Я должен знать, что там происходит на самом деле! И должен быть уверен, что на цеппелине есть хотя бы один человек, которому ты можешь доверять.
– Я доверяю Медине.
– Медина – мальчишка! Он честен и справедлив, но слишком неопытен, чтобы сделать правильные выводы и принять решение в сложной ситуации! И я не уверен, что в итоге он окажется на твоей стороне.
– Он понимает, что для Распада мы делаем общее и необходимое дело.
– Он не приемлет твоих методов! – вновь переходит почти на крик Ортиз. – Всё, закончили торг! Хоть в чём-то меня послушай! А то мне начинает казаться, что из нас двоих главный – ты.
– Но я же выполняю ваши приказы, господин председатель, – мягко возражаю я.
– Тогда закрой рот и не спорь! Это тоже приказ! Свободен.
83-й год эпохи тридия
– О себе читаешь, милый?
Майя – шлюха одного их лучших борделей Траолии, подныривает под газету и пристраивается на моём плече так, чтобы не помешать мне досмотреть утренний номер, но и не дать уйти из постели сразу, как я переверну последнюю страницу. Её рука скользит по моей груди и животу, и её ласки тем настойчивей, чем меньше мне остаётся до конца газеты.
Майя очень красива. И очень… к-хм… профессиональна. Она наверняка думает, что чаевые я оставляю ей именно за эти качества. Но я просто благодарен ей за то, что ничего с ней не чувствую. Ничего, кроме физического удовольствия. Ни её красота, ни явная симпатия ко мне не цепляют меня, не сбивают моё сердце с ритма, не занимают мои мысли. Не причиняют боли. Моему телу с ней хорошо, а душе – спокойно.
В последние пару лет бой и время, проведённое с Майей – единственное, что приносит мне радость.
– Кто это? – куртизанка смотрит на портрет в статье, которую я читаю.
На портрете молодая женщина в военной форме. Короткие волосы, изящные брови, благородные скулы…
– Красивая, – улыбается Майя, – но я лучше.
– Безусловно, – соглашаюсь.
– Кто она?
– Скади Грин, пилот, лучший разведчик Империи.
– Оу… Значит, она – твой враг?
– Скорее – проблема. Она слишком хороший разведчик. И она на стороне противника, – откладываю газету, не дочитав: Майя своего добилась, а мне придётся доплатить ей ещё и за день.
Но Грин всё равно не идёт у меня из головы. Впервые я прочёл о ней несколько месяцев назад и долго не мог сообразить, откуда я её знаю. Был в Империи герой по фамилии Грин. Вероятно, её отец, но это не то…
И вдруг я вспомнил! Вспомнил шантаж Коронеля, скандал с Джосси и предчувствие близкой войны – весну, когда ушёл из медакадемии. Вспомнил ежедневную дорогу из академии в общежитие мимо старого здания женской гимназии. Вспомнил толстый библиотечный том «Истории развития военной авиации в Досмане», однажды упавший мне под ноги. И маленькую, дрожащую от волнения ладонь на моей груди – ладонь смущённой девчонки с золотыми косичками.
«…Я запомню тебя, Скади Грин, как девочку, которая любит цеппелины. Надеюсь, в следующий раз мы встретимся не потому, что тебя заставили играть в чьи-то глупые игры…»
Вот мы и встретились, Скади Грин! И ты, сама о том не ведая, затронула что-то в глубине моего неправильного сердца. Что-то, что я все эти годы так старательно охранял. И теперь оно тревожит меня, покалывает где-то глубоко внутри, когда я разворачиваю свежий газетный номер. Я не думаю о тебе, Скади Грин, мне нет до тебя дела! Но очередная заметка в газете, случайно попавшаяся на глаза фотокарточка, имя, выскочившее с передовицы – продёргивают электрическим разрядом, и он отзывается во мне странной смесью боли и наслаждения.