– Продолжать огонь! – хрипит капитан артиллеристам по внутренней связи и выкручивает штурвал, делая хитрый манёвр, чтобы уйти от вражеских снарядов.
Как пилот он, безусловно, хорош. Но не так, как был хорош Андрес Медина, и нас всё-таки цепляет по касательной, порвав обшивку. Медина-младший вновь бросает на меня быстрый, тревожный взгляд.
– Вы угробите цеппелин, капитан! – кричу я Фриппу сквозь грохот взрывов. – Здесь нужна пехота!
– Прикусите язык, – отвечает он, перейдя на «вы» – это сигнал, что состояние Фриппа близко к ярости, – вы не понимаете, что несёте! Я здесь капитан, и это мой цеппелин! Я лучше всех вас, вместе взятых, знаю, что делать! Обшивку залатают. А за мёртвых пехотинцев кто отвечать будет? Неужели вы, командир? – оглядывается на меня, и взгляд его серо-голубых глаз – как пощёчина.
– Если мы по вашей милости упадём – некому будет отвечать! – ору.
Это я зря. Не стоит доводить пилота до истерики во время боя. Но я тоже зол, меня несёт, и я спохватываюсь, когда уже слишком поздно.
Фрипп делает шаг от штурвала, продолжая держать его правой рукой. Левой хватает меня за рубашку под самым горлом, сжимает мощный морщинистый кулак, до треска скручивая ткань. Он настолько силён, что, мне кажется, сможет выкинуть меня за борт одной левой, швырнув через всю гондолу управления и разбив мною стекло.
– Ни разу в жизни я не терял своего цеппелина! – шипит он мне в лицо и отталкивает, возвращаясь к штурвалу. – Займите своё место, командир! – переключив голос на ледяное спокойствие, говорит он.
Я вынужден покинуть гондолу. Ухожу и чувствую спиной испуганный взгляд младшего Медины. Спускаюсь к солдатам. Они, судя по всему, и не сомневались в очередной моей неудаче.
Ничего, однажды Фриппу придётся пойти на абордаж! Невозможно избегать его всю жизнь! В конце концов, «Ржавый призрак» может сам попасться на имперские «когти»! Я не сомневаюсь, что когда-нибудь это всё-таки случится. Одно плохо – и это не даёт мне покоя: я не представляю, чего ждать от солдат. Будут ли они выполнять мои приказы? Смогут ли они сделать то, что я от них потребую? Или будут работать по-старинке, как привыкли? А может, на такой случай вообще имеется особое, негласное распоряжение Фриппа? Например, пустить мне пулю в затылок.
Несмотря на то, что капитан обычно держится со мной подчёркнуто вежливо, по его многозначительному полуприщуру и переглядкам с командой и пехотинцами я понимаю, что моя невиновность по тому мерзкому делу не раз обсуждалась у меня за спиной и поставлена под большой вопрос. Мой несостоявшийся расстрел очень удобен для Фриппа: по его версии, я просто выкупил свою паскудную жизнь у Ортиза. И доверять таким, как я, разумеется, нельзя.
Тот, кто должен быть моей правой рукой – капитан Хайнд – на деле правая рука Фриппа. И не только рука, но ещё и ухо, и глаз, и что там может понадобиться капитану цеппелина для связи с пехотой.
***
Хайнд – простой, крупный мужик лет сорока с небольшим, бывший кузнец, с трудом прятал брезгливость, когда приходилось общаться с новым командиром. У Хайнда дома четверо детей, и все – мальчишки. «Такому дерьму, как ты, я бы живьём кишки размотал да свиньям скормил!» – читалось в его взгляде, но полковник Фрипп сказал чётко: никаких конфликтов. Этот урод был заслан председателем, и нельзя давать ему повод думать, что солдаты своевольны и неуправляемы. Что они могут не подчиниться высшей власти. Иначе это воспримется как доказательство того, что Фрипп не только не согласен с некоторыми председательскими решениями, но и ведёт за спиной Ортиза какую-то свою игру. А ведёт ли, нет ли – на самом деле неизвестно, потому что пока не пришло то время, когда стоит открывать карты.
Нового командира придётся терпеть. В любом случае, долго он на «Ржавом призраке» не задержится. Вот бы сплавить его отсюда за пьянство да не морочиться! От него ж несёт постоянно, как от винзавода! Но выглядит, сука, трезвым – не подроешься!
– Вы меня слышите, Хайнд?
Ротный вздрогнул. Задумался, пока этот что-то вещал ему, пригласив в свой кабинет.
– Так точно, сэр! Есть, сэр! – гаркнул Хайнд, вытаращив глаза, изображая старательность.
– Можете идти, – отпустил его Винтерсблад.
– Есть, сэр!
Ротный не сдержался, полоснул подполковника взглядом, словно ножом по горлу, аж зубы скрипнули от тихой, загнанной куда-то под селезёнку ненависти. Этот заметил. И остановил офицера, когда тот уже схватился за дверную ручку кабинета, как за спасательный трос, торопясь поскорее покинуть неприятное место.
– У вас ко мне какие-то претензии, Хайнд? – спокойно спросил Винтерсблад.
– Никак нет, сэр, – хрипло отозвался мужчина.
Командир помолчал, внимательно глядя на собеседника через стол. Он почему-то никогда за ним не сидел: всегда разговаривал с офицером стоя. Кивнул.
– Хорошо, Хайнд. Но если они всё-таки появятся, я бы предпочёл, чтобы вы обсудили их со мной, а не с пехотинцами или капитаном.
Ротный молчал, исподлобья глядя на Винтерсблада.
– Мы договорились, Хайнд?
– Так точно, сэр! Я могу идти, сэр?
– Идите.
Мужчина вышел из кабинета и глубоко вздохнул, успокаивая расшалившиеся нервы.
– Ещё я с тобой, паскудой шершавой, обсуждать что-то буду! – зло прошептал он. – Думаешь, купил свою шкуру у председателя – и всё, безвинный да праведный сразу? Знаем мы таких пихальцев-запойников, встречали! И резали…
Винтерсблад это услышал. Не всё, но достаточно, чтобы понять смысл. Хотел выйти и что-то сказать Хайнду, но передумал, а потом передумал опять. Когда он распахнул дверь, ротного в коридоре уже не было, а Блад едва не налетел на второго пилота, спускавшегося в свою каюту.
– Простите, сэр, – улыбнулся Кирк Медина, поднимая оброненный журнал в кожаном переплёте.
– Моя вина, – кивнул Винтерсблад.
Пилот был поразительно похож на своего отца: те же благородные скулы, решительные брови, красивые тёмные глаза с длинными ресницами и тонкая линия носа с мягкой аристократической горбинкой. Вылитый Андрес, только моложе. Возможно, именно поэтому Блад оговорился, назвав лейтенанта именем отца. Извинился, исправился.
Медина растерялся. Пошёл было дальше, но потом остановился, обернулся на офицера.
– Вы же летали с ним, да, сэр? – спросил пилот.
– Да, несколько лет. Я был ротным в полку под командованием подполковника Тен. Теперь уже полковника. Но не могу сказать, что хорошо знал твоего отца. Мы мало общались.
Медина кивнул, о чём-то размышляя. Он выглядел чуть разочарованным, и Винтерсблад понял, что пилот надеялся узнать что-то о той части жизни своего отца, которая прошла вдали от семьи. Блад слышал, что мать юноши умерла незадолго до гибели мужа, и воспитанием мальчика занималась бабушка. Что-то подсказывало офицеру, что пожилая женщина справилась с задачей более чем достойно.
– Он был лучшим из пилотов, – сказал подполковник, – Тен очень его ценила… Тен и мы все.
– Он рассказывал мне о ней, – Кирк улыбнулся своим воспоминаниям, – он тоже ценил её. А господин Фрипп отчего-то… – лейтенант замялся.
– Терпеть её не может, – усмехнулся Блад.
– Да, – юноша смущённо опустил взгляд, – но я очень уважаю капитана Фриппа, – тут же уточнил он со всей серьёзностью.
– И не знаешь, чьему мнению доверять… Ты очень похож на своего отца, и не только внешне. У тебя есть все шансы стать легендарным пилотом, лейтенант. Но для этого ты должен научиться доверять своему чутью и собственному мнению, которое, я знаю, у тебя есть, а не слепо полагаться на чужое.
Медина озадаченно посмотрел на командира пехоты.
– Не всегда полезно держать своё мнение при себе, лейтенант, – пояснил тот, – особенно когда видишь, что кто-то творит хрень и этим вредит общему делу.
– Вы об абордаже? Но я и на борту-то – без году неделю; господин Фрипп сказал, что первые полгода моя задача – смотреть и учиться.
– Смотри и учись, – пожал плечами Винтерсблад, – как надо делать, а как – нет. Но не забывай, что ты уже умеешь немало. На «Ржавый призрак» тебя назначил сам Ортиз, ты знал?
Судя по удивлению, отразившемуся на лице Медины, он об этом даже не подозревал.
– Назначил как очень перспективного пилота, а не того, чей максимум – смотреть капитану в рот. Ты Фриппа, конечно, слушай… Но имей в виду: однажды тебе придётся выбрать, кому ты предан больше – ему или председателю Совета.