– Господин офицер, сэр! Помогите, прошу вас! Я пришёл на работу, а там, – мужичок ткнул пальцем в ломбардную дверь, – кто-то есть, – он сделал большие глаза, – кто-то влез! Я слышал шорох. Грабители, не иначе! Посмотрите, пожалуйста, у вас же оружие!
Винтерсблад отпустил уздечку, нехотя подошёл к мужичку.
– Дверь-то закрыта была?
– Закрыта, закрыта! Это я сейчас своим ключом отпер. А влезли-то, поди, в окно. Сломали запор и влезли!
– Отойди подальше, – кивнул офицер, доставая из кобуры револьвер, – и не суйся.
Ломбардная комнатка была тесной, полутёмной, с единственным окном, выходящим на двор. Вдоль стен и широкого прилавка, что стоял посреди комнаты, высились горы всякого мелкого хлама (наверняка для кого-то ценного), а остальное пространство занимал хлам покрупнее: составленные друг на друга старинные стулья, каминные решётки с потускневшими золочёными вензелями, большие картины в массивных рамах. К прилавку сквозь все эти богатства можно было пробраться только узеньким проходом. Ну или напрямик, – если возникнет желание быть погребённым под завалами антикварных чайников, подсвечников и столовых приборов.
Блад, держа револьвер наготове, тихо прокрался к прилавку, обошёл его и резко наклонился, заглянув вниз. Дуло его револьвера уткнулось в хрупкую большеротую девчонку с растрёпанным пучком на макушке, что затаилась под столешницей. На ней были мужские штаны и старенький тулупчик со слишком длинными для неё рукавами, полностью скрывавшими ладони. К груди девушка прижимала громадного серого кота с рваным ухом.
– Очень мило! – одними губами произнёс офицер, убирая оружие в кобуру.
Воровка узнала его, – узнала и хитро подмигнула, изогнув уголок губ в заговорщической полуулыбке.
«Эта детка даже не сомневается, что я и сейчас отпущу её!» – с лёгким разочарованием подумал Блад. Он прижал к губам палец, давая ей сигнал не шуметь, и кивнул на окно. Девчонка бесшумно выбралась из-под прилавка, и Винтерсблад указал взглядом на кота, потом на приоткрытую входную дверь, и протянул руку к загривку животного. Девушка шепнула в ухо коту что-то, понятное лишь им двоим, и доверчиво отдала питомца Винтерсбладу. Котище оказался тяжёл, пушист и грозен недовольной мордой, но покорно обвис в руке мужчины.
– Скажи-ка, хозяин, ты окно-то на ночь точно закрыл? – спросил Винтерсблад, выходя с котом на улицу. – Вот, держи своего грабителя, – он сунул животное в руки хозяина ломбарда, но котище тут же оттолкнулся когтистыми лапами, едва не уронив хилого мужичонку на мостовую, и дал дёру.
– Спасибо, господин офицер! – заискивающим голосом поблагодарил мужичок. – Ой, спасибо! Что бы я без вас делал!
– Да ну тебя, – отмахнулся Блад.
Хозяин скрылся в своей лавочке, а офицер решил посмотреть, успела ли сбежать девчонка, хотя и не сомневался, что успела. Он наткнулся на воровку, едва завернул за угол. Девушке пришлось задрать голову, чтобы встретиться с мужчиной взглядом. Она сдунула медно-рыжую прядь, упавшую ей на лицо; зелёные глаза лукаво прищурились, вспыхнув золотыми искрами. Воровка задорно улыбнулась, закусила нижнюю губу, будто задумала что-то. Её передние зубы были заметно длиннее остальных, и этим девушка напоминала белку.
– С чего ты взяла, что я не сдам тебя жандармам? – усмехнулся Винтерсблад.
– Ты же не стукач! – смело ответила девчонка.
– Учти, больше тебя прикрывать не бу…
Договорить ему воровка не дала: схватила офицера за лацканы шинели и, привстав на мысочки, поцеловала в губы, порывисто и страстно. А потом, не успел он опомниться, пустилась наутёк.
Блад усмехнулся, глядя ей вслед. Ну как есть – белка: маленькая, шустрая, хитрая. Потом насторожился: что-то стало иначе. Похлопал себя по груди: точно! Из внутреннего кармана шинели пропал туго набитый вчерашним выигрышем кошелёк.
– Ах ты, шельма, – протянул офицер, – я тебе помог, а ты в благодарность все мои деньги сфетишиздила! Ну, погоди, детка! Дважды встретились – и ещё увидимся!
***
До расположения Винтерсблад добрался уже после обеда. В казармах царило непривычное оживление.
– О, вернулся, герой! – крикнул кто-то из солдат, завидев Блада. – Вас, господин младший лейтенант, подполковник Ходжес искал. Велел немедленно зайти к нему, как явитесь.
Винтерсблад, снимая шинель, поморщился: только на ковёр к командиру ещё загреметь не хватало!
– Не говорил, что надо? – нехотя спросил он.
– Никак нет. Но у него капитан Мэннинг и лейтенант Асмунд уже минут сорок, не меньше.
– Ясно, – мрачно обронил взводный и поплёлся в кабинет подполковника.
«Конечно, Мэннинг первым делом бросился писать рапорт. Как хоть в себе весь свой мышьяк до Уиплита донёс и сам им не траванулся! Зато уж на бумаге-то наверняка отвёл душу!»
Оказывается, рапорт написал не только Мэннинг, но и Асмунд. По бумаге первого выходило, что мост был взят исключительно благодаря его грамотным действиям, за что капитана требовалось немедленно наградить. По версии второго, победу одержали только из-за героизма Винтерсблада, который выполнял его, Асмунда, приказы, и теперь они оба (Винтерсблад и Асмунд) заслуживали повышения.
Почти час капитан и лейтенант навытяжку стояли в кабинете Ходжеса, настаивая каждый на своей версии. В качестве свидетелей пригласили несколько солдат, которые сообщили подполковнику третью версию: план взятия моста придумал младший лейтенант; он же, несмотря на прямой запрет капитана, его и осуществил, а Асмунд лишь поддержал его инициативу. Самого же младшего лейтенанта нигде не могли найти.
Командир стоял посреди кабинета, уперев одну руку в бок, другой почёсывал затылок, высоко задрав локоть, и был похож на кофейник. Он закипал. Перед ним, словно остатки фамильного чайного сервиза, стояли Мэннинг и Асмунд – в ожидании, кому же отольётся подполковничьего гнева. В этот момент и явился Винтерсблад: без кителя, в рубашке с расстёгнутой верхней пуговицей, лохматый, небритый и уставший после боя, бурной ночи и дня в седле. Ротные едва заметно выдохнули: по взгляду Ходжеса стало понятно, кому сейчас нальют кипяточку.
– Что-о-о это такое? – заорал Ходжес. – Как вы смеете являться в кабинет к командиру в таком виде, господин офицер?!
– Простите, подполковник Ходжес, виноват, сэр, – смиренно согласился Винтерсблад, – решил, что промедление недопустимо, явился к вам, как только приехал, сэр!
– А что в таком виде-то? – сбавил тон командир.
– Капитан Мэннинг приказал возвращаться в расположение своим ходом, сэр!
Ходжес насупил рано поседевшие брови, недобро зыркнул на Мэннинга.
– Доложите, младший лейтенант, как был взят мост в Эшклинге!
Выслушав Винтерсблада, подполковник нахмурился ещё сильнее, подошёл к Мэннингу почти вплотную.
– А капитан утверждает, что это он взял мост. Тоже на коне, капитан? Или пешком? Напомните, а то я подзабыл, – с угрозой в голосе произнёс он.
– На ковре-самолёте, сэр, – вмешался Блад.
Хрюкнул стоявший с каменным лицом Асмунд, но Ходжес метнул на него грозный взгляд и офицер извинился, с усилием удерживая на месте ползущие в улыбке уголки губ.
– Вот всякое видел, – вновь заговорил подполковник, под негодующим взглядом которого с Мэннинга сходил восьмой пот, – но от вас, капитан, такой гнусности не ожидал! Офицеры, вы свободны. А с господином Мэннингом мы ещё чуть-чуть побеседуем.
Асмунд и Блад вышли из кабинета подполковника.
– Ну ты, Шен, совсем с присвистом! Сутки где-то шлялся, к командиру ввалился, как в кабак, Мэннинга фарсёром выставил, и хоть бы хны! Глядишь, ещё и к награде представят. Я, кстати, подал запрос о твоём повышении.
– Ну Мэннинг, допустим, и без меня справился. А что касается вида – поскачи сутки в седле по снегу, погляжу на тебя!
– Погляжу на тебя, – передразнил Асмунд, скорчив шутливую гримасу, – ты бы хоть воротник застегнул, чтоб любовный синяк прикрыть, герой!
Графитовое небо
Винтерсблад курил на крыльце казармы. Ночь выдалась оттепельной, влажной, в её запахах уже чувствовалось что-то неуловимо-весеннее. Низкие плотные облака не пропускали лунный свет, все солдаты давно уже спали, и в черноте бывшего школьного двора светились лишь сигарета лейтенанта и окошко в конторе подполковника. Ходжес, несмотря на поздний час, зачем-то вызвал к себе Мэннинга, и теперь их силуэты маячили в неярком свете, льющемся из окна на снег. Судя по отбрасываемой тени, офицеры что-то обсуждали, склонившись над развёрнутыми на столе картами, периодически яростно жестикулируя.