– Ага, как подкожный жир!
– Да иди ты со своим жиром! Я сейчас серьёзно! Представляешь, – жил-жил человек, в обществе жил, а не один в лесу, а потом умер, и даже нет никого, кто бы похоронил по-людски!
– И что их, этих «инкогнимортумов», – в общую яму?
– Да какая яма, сжигают, поди. Жил-жил, и не осталось ничего. Даже могилы. Страшно, господа, страшно!
– А ты чего молчишь, Винтерсблад?
– Да он, поди, не отошёл ещё от увиденного! Ничего, Блад, – как сказал профессор, всегда кому-то становится дурно! – и компания дружно расхохоталась.
***
В этот день Винтерсблад работал в ночную смену. Едва он вошёл в отделение и поставил в начале длинного коридора ведро со шваброй, появился Бэйли.
– А, явился, студент! – хмыкнул тот. – Я там за седьмой пролил сладкий чай. Пойди, подотри, а то пол теперь липкий. Здесь после вымоешь.
– Ты пролил, сам и подтирай, – буркнул Шентэл.
– Ишь ты, мы сегодня не в духе! – оскалился медбрат. – Ты санитар, подтирать – это твоя работа! Делай, что говорю!
– Ты пролил, сам и вытрешь, не переломишься, – раздался мелодичный голос за спиной Блада, и лицо Бэйли тут же сменило выражение с нахального на приторно-сладкое.
– Сестра Джосси! Ты вернулась! – проблеял он.
Шентэл обернулся: за его спиной, подбоченившись, стояла осанистая женщина лет двадцати семи, в сестринском серо-голубом платье и белоснежном переднике с красным крестом на груди. На локте у неё висела лёгкая шубка и маленькая сумочка: старшая сестра только что пришла и направлялась в свой кабинет. Она перевела строгий, чуть насмешливый взгляд голубых глаз с Бэйли на Винтерсблада.
– Новенький?
– Да, мэм, – взгляд юноши намертво приковали её пухлые капризные губки, накрашенные слишком яркой для больничных стен помадой (верно, в цвет креста на переднике).
– Здесь меня называют сестра Джосси, – требовательно поправила она.
– Да, сестра Джосси.
Она одобрительно улыбнулась, кокетливо поправила тонкой рукой идеально уложенные белокурые волосы.
– Что ж, Бэйли, возьми-ка швабру и пойди прибери за собой. А мы пока познакомимся с новеньким, – она с лёгким пренебрежением переступила через ведро, взяла Винтерсблада под руку и заглянула ему в глаза: – пойдём, новенький, покурим! – от неё пахло жасмином с оттенком сигаретного дыма; в сдержанных, резких движениях улавливалась неиссякаемая энергия и властность, а уверенный хитрый взгляд Джойселлин будоражил тлеющей в его глубине порочностью.
– Я не курю, сестра Джосси.
Старшая сестра шутливо сдвинула тонкие брови:
– Ты смеешь мне отказывать? Он мне отказывает, Бэйли, представляешь!
– Дурак, – хмуро бросил медбрат, берясь за швабру.
– Ты хорошо подумал? – Джосси вздёрнула подбородок и ткнула пальчиком в грудь Шентэлу. – Те, кто плохо себя ведут, здесь не задерживаются! – она игриво улыбнулась. – Пойдём, расскажешь, что тут произошло в моё отсутствие. Знаю я этих балбесов, – сестра махнула рукой на Бэйли, – врут как дышат!
Она привела его в свой кабинет, велела сесть на стул подле стола, а сама, убрав шубку с сумочкой в шкаф, достала сменные туфли.
– Давай, можешь начинать на них жаловаться! – усмехнулась она. – Наверняка же всю работу на одного новенького свалили. Как тебя зовут, кстати? – наклонилась, принялась расшнуровывать сапожок.
– Шентэл Винтерсблад, сестра Джосси.
– Шентэл Винтерсблад, сестра Джосси! – передразнила она его официальный тон. – Сейчас ещё пожмём друг другу руки, и я сделаю книксен! – скинутый с ноги сапожок полетел к стенке. – Сестра Джосси я для тебя там, – женщина кивнула на дверь кабинета, – здесь – просто Джойс. Помоги зашнуровать, – она поставила ножку в туфельке Бладу на колено, поддёрнув юбку сестринского платья чуть выше изящных лодыжек.
Шентэл растерялся, но покорно склонился над туфелькой, стараясь даже случайно не прикоснуться рукой к чулку Джосси. Он чувствовал её пристальный, изучающий взгляд, от которого под белым воротником санитарской формы горела шея, а следом начинали наливаться жгучим румянцем и уши. Это раздражало.
– Я тебя смущаю? – поинтересовалась Джойселлин.
Блад мысленно выругался, чувствуя, как краснеют щёки. Резким движением завязал на бантик шнурки старшей сестры и поднял голову, вскинул на неё прямой, вызывающий взгляд:
– Ни в коем разе.
– А по тебе не скажешь. Вон как зарделся! – Джосси мелодично рассмеялась и поменяла ногу, поставив на колено юноше вторую, ещё не зашнурованную туфельку. – Не сердись. Я никому не скажу. То, что происходит в больнице, остаётся в её стенах навсегда, – уже серьёзно добавила она, – такие правила. Ясно?
– Предельно, – Блад справился со второй шнуровкой и посмотрел на Джойселлин как можно уверенней.
– О! Вот так мне больше нравится, – сестра убрала ногу и легко провела пальчиками по его волосам. – Думаю, мы подружимся, Винтерсблад.
Она обошла стол, достала из ящика сигареты и закурила. Глубоко затянулась, с наслаждением прикрыв глаза, и, запрокинув голову, выдохнула тонкую струйку дыма:
– Хочешь? – женщина протянула через стол Бладу свою сигарету, на кончике которой поцелуем алел отпечаток помады Джосси, наверняка ещё хранивший вкус её губ.
– Я не курю.
– Как-то ты неуверенно отвечаешь, – уголок алых губ изогнулся в хитрой улыбке. – Здесь все курят, Шентэл, и ты начнёшь. Иначе нервы с этими психами не выдержат. А пока иди работай, раз такой скучный и не хочешь составить мне компанию, – Джойс вновь с удовольствием затянулась, – и позови мне Бэйли.
Медбрата искать не пришлось: он вертелся недалеко от сестринского кабинета, злобно размазывая воду шваброй по полу. Увидев Блада, Бэйли помрачнел ещё больше. Надулся так, что под формой на плечах взбугрились мышцы, сощурил глаза, почти потерявшиеся в тени сдвинутых кустистых бровей, и шумно вдохнул, кривя губы, словно под нос ему поднесли несвежий носок Тощего Тони. Сейчас медбрат всем своим видом напоминал клокочущего негодованием корридного быка: осталось только поскрести копытом мокрый пол и броситься вперёд рогами на Винтерсблада.
– Сестра Джосси просила тебя зайти, – сказал Шентэл, удивлённый такой переменой в нахальном и весёлом Бэйли.
Наверняка думает, что Блад воспользовался моментом и нажаловался на них с Такером за все те насмешки, которые ему пришлось претерпеть от медбратьев.
Бэйли чуть сдулся, собранный гармошкой лоб разгладился, но глаза по-прежнему смотрели на санитара враждебно. Он молча двинулся в кабинет, по пути пихнув Винтерсбладу швабру. На лице медбрата отразилось усилие, с которым он подавил желание натыкать в лицо санитару грязной тряпкой.
– Пшёл отсюда, салага! – прошипел он, не глядя на Шентэла.
***
С возвращением сестры Джосси порядка в отделении стало больше, а работы у Винтерсблада – меньше. Даже когда смена Джойселлин выпадала на утро, а Блад с Такером и Бэйли работали ночью, медбратья больше не сваливали все свои обязанности на санитара, а выполняли их сами. Пусть старшая сестра и не могла видеть всего, но её присутствие в больнице ощущалось даже когда она уходила. Медбратья не позволяли себе лишнего, словно дети, чья строгая воспитательница вышла за дверь, но, вернувшись, мигом узнает о любом, даже самом мелком безобразии. Такер продолжал подтрунивать над Шентэлом, но уже не так грубо. А вот Бэйли стал невесел, будто затаил на санитара обиду.
Сестра Джосси была мила и приветлива.
– Как дела у новенького? – спрашивала она каждую смену, встречая Шентэла в коридоре перед обходом, и легонько хлопала его по плечу, выражая своё одобрение.
Несколько раз она приносила ему в хрустящей промасленной бумаге кренделёк из ближайшей булочной:
– Тот, кто хорошо работает, заслуживает поощрение! – улыбалась она, вручив свёрток со сдобой Бладу, и неизменно отламывала кусочек себе, мягко придерживая его руку своей ладонью.
Отправив ароматный ломтик себе в рот, она, лукаво улыбаясь, облизывала пухлыми, ярко накрашенными губами сахарную присыпку с кончиков пальцев:
– М-м-м, вкуснотища! Не затягивай, Шентэл, полакомись, пока булочка ещё тёплая!
Джосси пробуждала сильные чувства, и они не были похожи на нежную привязанность, которую Блад когда-то испытывал к Кассандре. Блад чувствовал Джосси на расстоянии и боролся с желанием бросить швабру и пойти по больничным коридорам в поисках Джойс. Так кот, ведомый чутьём, идёт на запах мясной лавки. Мысли о ней были похожи на глоток горячего пунша, а стоило только ей появиться где-то поблизости, становилось до головокружения тревожно, словно смотришь вниз с крыши пятиэтажного дома, и стыдно за непристойные мысли, будто Джойселлин умела их читать.