Спустя какое-то время я вышла к ручью.
Точно! Как могла забыть?! Реки тут отродясь не было, только петлял извилистой змейкой небольшой ручеек, который после затяжных осенних или зимних дождей разрастался огромным, толстым питоном, выходя из своих берегов на несколько десятков дюймов.
Тут же бросила на землю рюкзак, от которого изредка тянуло плечо и кинулась, не снимая обуви, прямо к ручью. Набрала в ладони прохладной воды и жадно припала губами. Глоток, еще, и еще один. Футболка промокла от спешки, неловких движений, облепила часто вздымающуюся грудь, но я продолжала пить. Как приятно! Прохлада спускалась по горлу, к желудку, успокаивала опаленные нервы, гасила пожар страха и усталости. Вода стекала по локтям, капала на кожаную юбку, прыгала каплями на израненные колени.
Наконец я отерла рукой рот и повернулась к берегу, к тому месту, где бросила рюкзак.
— О нет.
Прямо возле него стоял он. Тот самый охотник, от которого я так быстро бежала, оставив позади подруг и университет. Мощный, строгий, сильный. Паника опала на меня огромным тяжелым одеялом, припечатала плечи, сковала движения. Страх молнией прострелил позвоночник от макушки до самых пяток.
Я молча, боясь пошевелиться, смотрела на него во все глаза, и не могла отвести взгляда. И дело было даже не в страхе перед охотником, перед правосудием в чистом виде. Дело был в чем-то другом. В том, как откровенно и жадно он смотрел на меня, в том, как покалывало все мое тело в тех местах, которые он оглаживал своим огненным взглядом, скользя по ключицам, груди, краю юбки, коленям. В том, как естественно и органично смотрелся он тут – посреди дикого леса, такой же дикий и необузданный, матерый и ловкий, умный и слишком спокойный для того, кто гнал добычу все это время.
Сердце от неожиданности подскочило к самому горлу. Пришлось с трудом, натужно сглотнуть.
Я опустила руки, задела край юбки кончиками пальцев. Его взгляд тут же проследил за ними, вспыхнул огнем, наблюдая, как я неосознанно оправляю чуть задравшийся край. Что-то изменилось – тут, в середине леса, где нет ни единой живой души, где оборотень чувствует себя в своей родной стихии, мне показалось…Что охотник колеблется…Глаза его стали больше, грудь начала вздыматься чаще, и он резко втянул воздух сквозь зубы, будто был чем-то удивлен или недоволен. От всей этой короткой, едва уловимой метаморфозы он сам стал казаться опаснее, злее, сильнее, чем был секунду назад.
Охотник тут же поднял на меня уверенный и строгий взгляд, прищурился, приглушая яркие желтые фейерверки, которые вдруг вспыхнули в глубине его угольно- черных зрачков, и сказал глухо, но веско:
— Бьянка Мориц, — он шагнул вперед с ленивой грацией хищника, который точно знает, что добыче некуда деться. — Вы приговариваетесь к изъятию магии. Неподчинение закону будет караться.
Охотник шел вперед, вышагивая медленно, спокойно, будто царь зверей среди своих подданных, не обращая внимания на ветки, еловые шишки, тонкую паутинку, раскинувшую свои сети от невысокого дерева до можжевелового куста.
Я семенила вслед за ним. Глупо было думать, что мне, обычной студентке, полуведьме, которая никак не может укротить всполохи своей магии, можно сбежать от этого огромного, властного повелителя жизни. Где - я и где - он?
— Послушайте, — обратилась я к мощной, покатой спине. — Может, мы сможем договориться?
Руки сами собой сложились в молитвенном жесте, а глаза расширились – на случай, если бы он обернулся. Но чуда не произошло: мужчина даже не сбился с шага, шел ровно также, как и пять, десять минут назад – будто ледокол, который прокладывает ход в замерзшем море.
— У меня есть деньги…сто…сто пятьдесят долларов… — вымученная улыбка скользнула по губам. — Я заработала их летом официанткой в студенческом кафе.
Он молчал, а я ругала себя – наверное, можно было и не упоминать про последнее. Но, с другой стороны, это могло быть правильным – я не украла эти деньги, они достались мне честным трудом.
Еще через несколько минут молчаливого пешего хода я не выдержала.
— В конце концов, вы не докажете, что у меня был выброс магии! — мне показалось, или охотник ухмыльнулся? Однако свою заинтересованность или недовольство моими словами он так и не выказал. — Меня проверяли в школе! Уровень был средний. И сейчас… — я выставила руку вперед, расправила пальцы, направляя выдуманный заряд магии чуть пониже лопаток мужчины и прищурилась, пытаясь сконцентрироваться. Но чуда не произошло – магия не вспыхнула на кончиках пальцев, не опалила ладонь, не излилась сильным потоком в точку, которую я для нее запланировала. — И сейчас…ее нет совсем.
— Расскажешь все это в участке, — глуховато бросил он, наконец.
Я застонала.
— Пожалуйста…вы не должны…Что там со мной будет…
Он вдруг резко повернулся на пятках, остановился, и я буквально впечаталась в его грудь, не успев затормозить. Мужчина наклонил голову, чтобы оказаться на уровне глаз, пристально взглянул на меня. Я увидела, как сильно расширились его и без того немаленькие зрачки, в них полыхнули желтые искры, рассыпавшись до белка золотым песком. Охотник замер, сглотнул, от чего его кадык пришел в движение, опустившись вверх-вниз. А меня…меня вдруг окатило волной его могучей властной ауры, приятным ароматом свежеспиленного дерева, влажной травы, свежего бриза и чего-то еще – запретного и очень, очень волнующего…
Мир оглох.
Пропали звуки.
Даже солнечные лучи, казалось, прекратили свой полет в кронах деревьев, замерев в ожидании.
Сердце, булькнув, остановилось.
Охотник поднял руку и медленно, очень медленно, не отпуская моего ошарашенного взгляда, дотронулся до пряди волос, упавшей из хвоста на лоб, провел между пальцами, заправил за ухо, легонько коснувшись кожи. От этого удивительного жеста мои ноги стали ватными, колени подкосились. Напряжение разрослось до невероятного размера, казалось – щелкни зажигалкой, и половина леса взлетит к чертям.
— Блондинка… — пробормотал он и натужно сглотнул. Это не было вопросом – он будто сказал это самому себе, и потому я просто кивнула, ничего не понимая.
— Так вы…отпустите меня? — спросила также тихо, ему в тон, но охотник, моргнув, будто прогоняет морок, уже отстранился от меня. Странный, удивительный, скручивающий внутренности в комок, момент прошел.
Он прищурился ехидно, опустив уголок губы вниз, кивнул в сторону. С трудом, как жвачку от бумаги, я оторвала свой завороженный взгляд от него и увидела, что мы уже вышли к дороге. На обочине стоял, аккуратно припаркованный, джип оборотня. Мужчина, ни слова не говоря, распахнул передо мной дверь заднего сиденья. Я с тоской посмотрела назад, в лес, как на свою последнюю надежду для побега, вздохнув, скользнула взглядом по дороге, где оставался брошенный без хозяйки бьюик, и повиновалась.
Но едва ухватилась рукой за дверцу, чтобы влезть в высокий автомобиль, как ойкнула от боли – обожженная самовозгоревшимся телефоном ладонь отозвалась острой, пестрой болью, от которой вспыхнули под веками краски. Мужчина скользнул ближе, встал между моих ног, быстро поднял мою руку, оценил бордовый ожог и вдруг…Нагнулся, показав на макушке жесткий ежик отросших темных волос, блестящих на солнце, и провел шершавым языком по ладони. Раз. Другой. Третий.
Я растерялась от внезапного интимного жеста, от того, как оглушающе подействовал его…поцелуй…на меня – в животе что-то ухнуло, сжалось, пальцы ног подогнулись, а по венам пробежало чистое удовольствие. Захотелось свободной рукой провести по волосам этого удивительного мужчины, сжать их, отстраняя, открывая лицо, полные блестящие губы, чтобы через секунду прижаться к ним, самостоятельно оценивая их мягкость, напор, вкус.
Но…только я открыла рот, чтобы что-то сказать, сделать… как он выпрямился, положил мою руку на колени, быстро закрыл дверцу и сел вперед, запустив двигатель. Блокировка двери оглушающе щелкнула, приводя меня в сознание.
Я посмотрела на свою ладонь – туда, где только что был влажный, умелый язык охотника. И удивлено помотала головой: в самой сердцевине ладони, там, где совсем недавно болел и ноюще тянул кожу ожог, красовались привычные линии жизни и смерти. На руке не было и следа от взорвавшегося утром сотового телефона.
Подняла взгляд и словно попала в сети паука: оборотень смотрел пристально, серьезно, немного задумчиво. Так, как смотрит профессор на старинную книгу, о существовании которой даже не догадывался…
Я поморгала, подбирая слова, чтобы отблагодарить за такое неожиданное, своевременное лечение. Но охотник только подмигнул и перевел взгляд на дорогу. Наваждение схлынуло. Я отёрла здоровую ладонь об юбку и украдкой бросила взгляд на плечи оборотня, который решил вершить справедливость несмотря на невиновность жертвы. Сглотнула. Кажется, у меня еще был шанс сбежать. И я собиралась его использовать на все сто процентов…
-2-
Аромат от девчонки шел необыкновенный. Дурманящий. Влекущий. Найти ее в университете не составило труда – она пахла все сильнее и сильнее – так бывает из-за страха или волнения. Даже удивительно, что Джеймс не почуял его раньше – в этом городе он прожил всю жизнь, а первокурсница за время учебы хоть раз, но должны была побывать в лесу или городе, там, где обитает он. И когда охотник понял, что обладательница этого мозговыносящего, подавляющего здравый рассудок запаха – ведьма, невероятно удивился. Потому что пахнуть так волнующе, соблазнительно, вкусно, могла только волчица. Но никак не ведьма с нестабильной магией, вырывающейся из-под контроля!
Он смотрел на нее и не верил своим глазам.
Даже пришлось несколько раз сморгнуть, чтобы удостовериться: глазам можно доверять.
Потому что девчонка была цветной. Разноцветной! Пестрой! А не черно-белой, как весь его мир двадцать семь лет кряду. Длинные светлые волосы, стянутые коричневой резинкой, зелено- серые глаза, молочная кожа, розовые губы…Даже одежда была не черно-белой! Вельветовая бежевая куртка, черная кожаная короткая юбка, открывающая удивительно длинные и стройные ноги, розовая футболка.
Джеймс даже несколько раз сглотнул.
Вбирал в себя все оттенки, которые переливались на ее теле, расходясь лучами вокруг, и не мог насмотреться.
И даже потом, когда шел за ней по лесу, все не мог поверить себе: действительно ли это так? Не помутнение ли рассудка? Но ничего не менялось – ведьма действительно была цветной. Она оказалась реагентом Джеймса, в этом не было никаких сомнений.
Потому что Джеймс был не просто оборотнем – ищейкой с хорошим нюхом. Ко всему прочему он был монохроматиком – не различал цвета. Весь мир его был черно-бело-серым, делился на миллиард оттенков этих трех цветов, но не больше. Но как у каждого моно у него должен был быть реагент – человек, оборотень, который мог показать ему цвета, сделав мир насыщеннее.
И этим реагентом оказалась…
Цветная.
Яркая.
Влекущая.
Ведьма.
Сейчас оборотень вел автомобиль и лихорадочно обдумывал сложившуюся ситуацию.
Как ему следовало поступить?
Альфа стаи отправил в университет, потому что там были зафиксированы выбросы магии. Джеймсу надо было доставить ведьму с избытками волшебства в полицию, проверить, что из нее выкачали то, что ей не принадлежит и отправиться восвояси.
Но теперь он с тревогой смотрел вперед на дорогу, которая вела в полицейское управление.
А что, если избыток магии и дарил ведьме это удивительное сокровище – цвет? И после неприятной процедуры в полиции лишится его? Джеймсу рассказывали, что если монохроматику повезет встретить своего реагента, то и окружающая действительность сменит цвет, став из черно-белой полной красок. И если прежде это была недостижимая мечта, то теперь он знал, что рассказы доктора - это не миф, не сказки. За заднем сиденье его джипа ехала, закусывая свою бордовую губку жемчужными зубками девчонка, переливаясь всеми оттенками вожделенных красок.
И как ему могло повезти, что реагентом стала ведьма? Низшее звено социальной структуры?
Джеймс, чистокровный оборотень, внутренне зарычал. Губа поднялась, обнажая зубы, и он снова посмотрел на ведьму на заднем сиденье. Ее зеленые глаза стали глубже, ярче. Она не просто волновалась – она явно снова обдумывала план побега. Глупая. Глупая девчонка! Как будто от самого сильного оборотня стаи волков можно было спастись!
Он облизнулся и едва не застонал – каким чарующим был вкус ее кожи, сохранившийся на языке! Великолепный, интригующий, терпкий! Во рту снова скопилась слюна, и он пожалел, что у девчонки была повреждена ладонь, а не полные груди, волшебно колыхавшиеся при беге под тонкой розовой футболкой. А если не они, то, может быть, то, что скрывалось под юбкой? Кожа там тоньше, шелковистее, и аромат, который должен был бы проявиться от интимных ласк, наверняка еще ярче, еще нежнее, еще сочнее.
От этих мыслей Джеймс сам не заметил, как начал медленно обращаться. Возбуждение, накатывавшее волной, не могло пройти бесследно – на коже начали проступать тонкие шерстинки, зубы удлиняться, а ногти менять форму, превращаясь в когти.
— Вот дерьмо! — воскликнула ведьма.
Она-то как раз обратила внимание на то, как трещит на разрастающихся плечах ткань его одежды, и не могла не воспользоваться этим. Испугавшись остаться в неуправляемой машине со зверем, пользуясь его плавным превращением, девчонка резко перегнулась вперед, нажала кнопку разблокировки двери, походя вильнула рулем, дернула на себя ручку, и тут же буквально выкатилась из джипа на полном ходу.
Джеймс нажал на тормоз и автомобиль чуть не занесло на полном ходу.
Он выправил машину, вдохнул несколько раз полной грудью, приводя нервы в порядок и покачал головой.
Глупая, глупая ведьма.
Она реально рассчитывала убежать от него?
От Джеймса Брауна еще никто не уходил.
Никто.
Джеймс медленно, будто никуда не спеша, открыл багажник, достал оттуда эластичный бинт, которым пользовался в городе во время полнолуния, чтобы сдержать волка внутри во время сна и не пугать людей в отеле превращением. Посмотрел на солнце, прикидывая время. И медленно, вальяжной походкой направился вслед за девчонкой, наивно пытавшейся скрыться среди редких деревьев, отделяющих полосой лес от города. Она мелькала цветным пятном среди серых колосьев, черных деревьев, освещаемая тусклым солнцем его мира и не думала, не понимала, что своим поступком делает только хуже.
Все инстинкты охотника резко проснулись, требовали рвануть за беглянкой, уронить ее на землю и дать выход той звериной потребности, что скручивала низ живота жгутом. Но Джеймс держался – не хотел, чтобы волк выходил наружу, потому что он мог усугубить незавидное положение, в котором оказался человек.