— Ну да, — он вздыхает. — Как ты тут, не сильно страшно было?
— Спала без задних ног до самого утра, — при воспоминании, как я удирала от настигающей тьмы в ночном лесу становится не по себе. И ещё этот сон про склеп без выхода… Ну да, а так действительно спала без задних ног. — Тут даже получше, чем на моём сундуке. Надо попросить Матильду, чтобы разрешила почаще ночевать в сарае.
— Это ты меня утешаешь, — Луи машет рукой. — Ты уж прости, если что. Я действительно…
— Всё, забыли, — я целую Луи в щёку. — Не переживай.
— Ладно, пошёл я. Матильда приказала нам с Жаком привести в порядок карету, так чтобы ей было не стыдно, когда она приедет на королевский бал.
В дверь всовывается лохматая голова Фора. Старый пёс позволяет почесать себя за ухом, а после внезапно начинает принюхиваться. Собаке что-то не нравится и тихо зарычав, она пятится прочь. Седая шерсть на загривке стоит дыбом.
— Что это с ним? — задумчиво спрашивает Луи. — Пару раз видел такое, когда к стенам подходили волки.
— Ну, у меня тут живут очень страшные мыши, — говорю я, а сама вспоминаю, как Констанц рассказывала, что коты и собаки способны чувствовать привидений. Неужто Фора почуял следы призрака, посетившего меня ночью? Сейчас всё это кажется необычайно реальным сновидением. А вот сон про склеп, напротив, кажется воспоминанием о реально произошедшем. В голове всё мешается.
Луи ещё раз просит прощения и уходит, а я выхожу наружу. Ещё раннее утро и за оградой деревья стоят в плащах из серого тумана. Тихо попискивают какие-то птички, а облака греют свои животы в розовых лучах невидимого пока солнца. Констанц идёт от колодца с ведром воды и машет мне рукой.
— С добрым утром, красавица, — улыбается повариха. — Мыши не кусали за пятки? Как спалось на новом месте?
— Мы с мышами подружились, — улыбаюсь я, в ответ. — Они пообещали, если что помочь перебрать крупы.
— Да, да, — смеётся Констанц. — Мыши — они такие. А знаешь, — она ставит ведро на землю и подходит ко мне. Осматривается, нет ли кого поблизости, потом говорит, понизив голос. — Для меня этот сарай просто хранилище приятных воспоминаний. Когда я была моложе, мы с Жаком проводили тут такие горячие ночки! Впрочем, — Констанц грозит мне пальцем. — Тебе ещё рано знать про такое. Оставайся той чистой доброй девочкой, какой была.
— Что, до самой старости? — удивляюсь я. — Я вроде бы в монашки не собиралась.
— А зря, — Констанц качает головой. — В монастыре так спокойно, даже не думаешь, что там, за стенами. У меня двоюродная сестра стала монашкой. Так вот, она ни разу об этом не пожалела.
Нет, это явно не для меня. Да, мир вокруг беспокоен, а временами даже жесток, но я никогда не хотела спрятаться от него за высокими стенами монастыря. Это как… Это как запереть себя в склепе. Странно, почему мне в голову пришло именно это сравнение? Из-за ночного кошмара? Может быть. До сих с содроганием вспоминаю, как напрасно пыталась выйти из запечатанной усыпальницы.
Умываюсь холодной водой, с удовольствием ощущая прикосновение ледяной влаги. В такие моменты ты ощущаешь себя по-настоящему живой. Я же не Жанна с Анной, которые ненавидят умывание, а рот полощут через раз, так что разговор с ними временами становится серьёзным испытанием для моего несчастного носа. Как ни странно, но Матильда, в отличие от своих дочек, тщательно следит за собой, а когда принимает ванну, льёт в неё содержимое десятков бутылочек, купленных мачехой в Париже.
Достаю спрятанную возле колодца коробочку, в которой храню смесь соли и соды. Тщательно втираю белый порошок в зубы, а после полощу рот холодной водой. Осматриваю открытый рот в отражении — ни единого жёлтого пятнышка. Осталось привести в порядок растрёпанные волосы, и я готова вступать в новый день, что бы он мне ни готовил.
Ах, если бы он готовил мне поездку на бал!
Это ничего, что моё платье перемазано золой; думаю, что до вечера я успею привести его в порядок. Как представлю, что попаду в королевский дворец, увижу всю эту красоту, а главное…
А главное, я мечтаю о том, чтобы тот черноволосый красавец обратил на меня внимание и пригласил на танец. Один-единственный танец и я буду счастлива! Я же прошу у судьбы так немного, почему бы ей не исполнить это моё желание?
Ну а для того, чтобы судьба исполнила моё желание, следует немного постараться и самой. Наливаю воду в корыто для стирки и очень долго работаю над испорченным нарядом. Единственное, что меня беспокоит: успеет ли ткань высохнуть до вечера. Но и для этого есть решение. Я разжигаю камин в гостевой комнате и ставлю перед ним деревянную рогатину, на которой развешиваю отстиранное платье. Вот так будет хорошо.
Едва успеваю закончить с этим, как слышу Матильду. Мачеха почти кричит и в её голосе слышно раздражение, почти гнев:
— Золушка, чтоб тебя черти взяли! Где ты бродишь, проклятая лентяйка?
Ну вот и всё, спокойная часть дня закончилась. Теперь следует готовиться к его худшей части.
По крайней мере до вечера.
7
Как я и предполагала, покоя мне нет до самого вечера. Впрочем, не только мне, но от этого не становится нисколько легче. Даже терпеливая, всепрощающая Констанц временами шепчет себе под нос что-то нелицеприятное, но явно относящееся к Матильде и её дочерям.
Те же, словно утратили разум, или как бурчит Луи, черти унесли его в преисподнюю. Тут мы с ним сходимся в том, что неплохо бы чертям закончить работу и унести в ад и всё остальное. Так, чтобы это остальное отстало от нас и хотя бы не мешало делать то, что само и поручило.
Как можно готовить к балу платья, если тебя непрерывно шпыняют, называя тупоголовой дурой, не способной даже приготовить одежду к торжественному выходу. Жанна и Анна стоят у меня за спиной и больно щипают за бока, пока я пытаюсь выгладить выбранные ими костюмы. От этого угольки пару раз едва не высыпаются на ткань, а это всякий раз вызывает вопли испуга и новую волну обвинений в криворукости. Очень трудно сдерживать себя и не приложить обоим гадинам гладилкой по физиономиям.
Потом появляется Матильда и с озадаченно-недовольной физиономией интересуется, готово ли её платье и если не готово, то почему я занимаюсь какой-то ерундой? После этого мачеха сбрасывает платья дочерей со стола. Не знаю, кто этим больше огорчён — Анна с Жанной или я, успевшая потратить на глажку кучу времени и сил. Сейчас я даже не знаю, кого больше хочу ударить гладилкой: Матильду или её противных дочурок.
— Займись делом, — бросает мачеха и выплывает из комнаты. — Не успеешь — пеняй на себя.
Стоит ей выйти, и Жанна хватает меня за волосы с одной стороны, а Анна — с другой.
— Это ты во всём виновата! — шипят сёстры с двух сторон. — Если бы ты не была такой медлительной дурёхой, наши платья были бы уже готовы. Тупая ленивая Золушка!
Они сильно дёргаю меня за волосы и уходят, обещая мне огромные неприятности, если работа не будет закончена до вечера. Поднимаю платья с пола и осматриваю. Ну что же, всё не так плохо, начинать с самого начала не потребуется, так, немного пройтись гладилкой.
Наряд Матильды отнимает куда больше времени, чем платья её дочерей. Пока я наконец-то привожу в порядок праздничную камизу, котту и сюрко, ощущаю, как руки превращаются в неуклюжие непослушные хозяйке плети, а спину так ломит, словно я постарела лет на двадцать и превратилась в жалкую старуху. А ведь ещё предстоит наряжать мачеху, а это тоже отнимет немало сил.
За окнами начинает смеркаться, когда я возвращаюсь к платьям Жанны и Анны. Тем не менее времени ещё вполне достаточно, так что я, ещё могу успеть к началу бала.
Ну, если Матильда согласится взять меня с собой. Впрочем, я даже готова отправиться в королевский замок пешком, благо до него не так уж и долго идти. Папа говорил, что от нашего дома до дворца около семи лье — сущие пустяки для Аннабель, если она хочет попасть на торжество.
— Если всё будет хорошо, — говорю я в то время, как Матильда осматривает приготовленный наряд, — можно я поеду вместе с вами? Пожалуйста, я так хочу побывать на королевском балу!
Матильда на мгновение замирает, а после бросает косой взгляд на меня. Такое ощущение, будто меня колют спицей — взгляд холодный и неприятный. Потом мачеха косится на дочерей, которые терпеливо и молчаливо (что на них не похоже) ожидают своей очереди.