Вейдер отпустил силу, давая возможность сыну свободно считывать его мысли, чувства, намерения. Люк замер, повторив действия отца. Два потока смешались в один, объединяя и даруя такое понимание, какое невозможно у неодаренных.
– Я много думал, что я могу предложить вам, коммандер Скайуокер. Я предлагал вам власть, силу, знания, и все блага, что несут с собой эти понятия. Я пытался заставить вас сделать выбор силой. Неудачно.
Вейдер помолчал в наступившей тишине, и продолжил.
– Я сделал ошибку, не приняв во внимание один факт. Вы – Скайуокер. Сын своего отца.
Люк слегка наклонил голову, и Хана пробила дрожь. Как они похожи… Пиетт вдруг резко дернул бровью, обдумывая невероятнейшую догадку.
– Я не принял этот факт во внимание, за что и поплатился.
Вейдер сделал шаг вперед, смотря в глаза своего сына.
– Прости меня. За то, что меня не было рядом, за то, что я был надменен, глух к Силе, глуп и ослеплен гордыней, амбициями и самоуверенностью. За то, что искалечил тебя. Я не буду предлагать тебе все то, что ты и так имеешь. Я прошу принять от меня то, чего у тебя не было… Семью.
Тишина была гробовой, люди застыли, не в силах поверить в то, что слышали. Семью? О чем он говорит?
– Я был отвратительным отцом, но, надеюсь, ты дашь мне шанс исправиться? Возместить тебе все, что я задолжал за годы забвения? Прошу, Люк. Вернись в семью, сын.
Мадин качнул головой, и замер. Сын. Теперь картинка сошлась. Способности парня, настойчивость Вейдера, почти прекратившаяся в последний год активность Главнокомандующего на почве искоренения восстания, отсутствие полной информации о Люке, странности в фактах, нестыковки в известной истории, касающейся Энакина Скайуокера, странные поступки Оби-Ван Кеноби.
Он отошел от мозаики, и увидел, наконец, полный узор.
Пиетт расправил плечи. Теперь все ясно. И представление, и все остальное. Судя по ощущениям, аргумент сработал.
Люк застыл, считывая через Силу обуревающие Лорда чувства: сожаление, уверенность в том, что он сможет все исправить, надежду, яростное решение бороться за своего сына до конца.
Отец разом выбил у него почву из-под ног. Разве мог кто-то представить, что Вейдер умеет просить прощения? Немыслимо… но, тем не менее, это произошло.
Он покатал на языке странное слово.
Семья.
Свободно, не прячась, иметь возможность назвать отца – отцом. С гордостью говорить, чей он сын.
Это заявление несло очень много за собой.
Император будет против. Альянс будет против. Его знакомые, друзья, все будут против. У его… семьи… много врагов. Но отец будет рядом. Это было видно, это чувствовалось, об этом во все горло кричала Сила, расцвечивая его сознание вариантами развития дальнейшего будущего. Надо прояснить момент.
– Император?
– Эта проблема решаема.
Люк смотрел в визоры маски, и видел протянутую к нему руку.
– Идем домой, сын.
– Идем домой, отец.
Свет виден только во Тьме
Когда он вернулся, все было уже закончено. Она неподвижно застыла на больничной постели, а рядом, по обе стороны от еще десять минут назад дышащего тела лежали дети.
Джедай смотрел на мертвую королеву, и чувствовал печаль. И смирение. Сила медленно накатывала на него океанским прибоем, шепча в уши, что вот он, их шанс. Шанс на искоренение Тьмы, на торжество Света, ведь мальчик сверкал просто нестерпимо, словно большое солнце Татуина. Мужчина смотрел, застыв, на это чудо Силы, и ослепленный сиянием ребенка не видел одного маленького нюанса. Пылающая перед его внутренним взором звезда была двойной.
Почему он не обратил на это внимания? Девочка тоже сияла, но только в присутствии брата, она, словно спутник, вбирала в себя его Силу и отдавала ее в ответ, мягко светясь отраженным светом. А потом было поздно. Разлученных младенцев, отчаянно орущих от боли потери, чувствующих, как рвутся, натянувшись до предела, связывающие их узы, уносили шаттлы к их новым местам жительства. К тем, кто будет их воспитывать так, как нужно. И никто не знал, что момент уже упущен. Запечатление произошло, а разлука искорежила связь самым невообразимым образом, таким, о котором и подумать не могли.
* * *
Это была она. Девушка, умоляющая о помощи. Люк смотрел на ее лицо, и не мог налюбоваться. Мир застыл в этом мгновении, полном странного ожидания, от боли перехватило дыхание, но и это тоже было прекрасно. Один взгляд карих глаз вскрыл ему грудь, обнажая бешено стучащее сердце, нежные руки коснулись его… обрывок связывающих их когда-то уз, давно засохший, покрывшийся скорлупой, защищающей от внешнего влияния, неожиданно ожил.
Твердая оболочка, совершенно непроницаемая, защищающая его сердце и не дающая появиться хоть каким-то привязанностям, лопнула с треском, выпуская наружу тонкий побег.
Девушка моргнула, видя, как засияли пронзительно-голубые глаза, в которых заплескалось столько чувств, и непроизвольно улыбнулась в ответ. Сердца вздрогнули, ударив в едином ритме. Впервые за долгие, долгие годы.
* * *
Жизнь расцветилась миллионом красок. Вначале его просто оглушило. Совершенно неожиданно фермер с занюханной планеты стал Героем Восстания, сам не понимая до конца, каким именно образом. Его чествовали, превознося за подвиг – а он вспоминал, как его рвало кровью в крестокрыле в тот момент, когда гибель полутора миллионов находящихся на Звезде разумных захлестнула его песчаным самумом, таким, который на Татуине срезает под корень скалы. Боль, чистейший ужас и бессильная ненависть просто погребли его под собой, единственное, что не дало сойти с ума окончательно – воспоминание о ждущей его Лее. Он видел, как она стоит в диспетчерской в углу, сжимая кулачки, вытянувшись в струну, белая от напряжения, и только карие глаза пылали во Тьме, похоронившей его в себе. Только это дало ему возможность вынырнуть из дурмана, это и ощущение сидящего на хвосте врага, почти поймавшего его в прицел орудий своего истребителя.
Люк плакал и смеялся одновременно, уходя от погони. В нем что-то корчилось, умирая в муках, и тут же рождалось в агонии собственной гибели. Потом, сидя на базе, в тиши своей комнаты он самонадеянно решил, что беда прошла мимо, просто зацепив его краем своего плаща. Что он остался прежним, а те странности, что произошли и продолжают проявляться – просто от нервного перенапряжения. Наивный… это начала трескаться скорлупа, скрывавшая его суть даже от него самого.
Лея встретила его слезами радости. Она смотрела ему в глаза, держа за руку, и мир дышал в такт с их дыханием, а все странности и дурные предчувствия казались глупостями, и не стоящими внимания мелочами. Они смеялись, не видя стоящего неподалеку призрака мужчины в длинной, до пола накидке, радующегося вместе с ними, и совершенно не подозревающего, что выиграв битву, он проиграл войну. Пусть до поражения еще далеко, но начало краха долгосрочного плана, задуманного теми, кто сам должен отстаивать свои интересы, а не посылать вместо себя в бой юнцов, уже положено.
Следующие два года промелькнули просто неимоверно быстро. Люк чувствовал себя так, словно взлетел в космос, расправив крылья, и сила притяжения более не имеет над ним власти. Это было просто восхитительно! Однако, было и некоторое «но», тянущее его вниз, словно неучтенный груз.
Люк обнаружил, что любовь-любовью, а предмету страсти надо соответствовать. Лея была очень образованной девушкой, иногда, по его скромному мнению, излишне образованной. Поначалу ее ум просто вводил его в ступор, но несколько тихих насмешек от окружающих, недовольный взгляд принцессы, и зашевелившееся в груди странное осознание собственной ущербности мотивировали его на подвиги. Да и самому было неприятно блеять что-то непонятное в ответ на мудреные вопросы жаждущих пообщаться с героем Восстания.
Люк был упрям, когда ему попадала вожжа под хвост – а попадала она довольно часто, – и тогда легче было его убить, чем заставить изменить собственное мнение, что довольно странно сочеталось с достаточно миролюбивым и мягким характером… опять-таки, со своими маленькими, но очень существенными нюансами. Сейчас это упрямство помогло ему не сдаться, осваивая множество самых разных вещей, начиная с умения красиво и правильно говорить, до починки крестокрыла с помощью мотка проволоки и выдранных непонятно откуда деталей.