Реанель опустила взгляд и тихонько вздохнула.
– А знаете, как таких людей называют Вечные? Они их зовут Гостями или Детьми Третьей Эпохи…
Словно решившись на что-то, она взяла его за руку и повлекла за собой, бормоча словно самой себе:
– Расскажите всё, что сейчас несется в ваших мыслях, мне почему-то кажется, что впоследствии мы прекрасно поймем, такова ли я на самом деле, какой вы меня описали… поверьте, мне это самой интересно.
Шаг в сторону: испуганная тьмой
Если бы случайно и нашелся тот, кто спросил бы его об этом, Рино все равно не ответил бы. Не смог. Не сумел бы. Он всю жизнь прожил на планетах бушующих энергий, но отнюдь не бушующих страстей, как ему понять, что же это было такое. Та сцена, произошедшая при его знакомстве с соседкой, даже ее было не понять, куда уж тут-то…
Рино тогда точно спал – отладка непослушного модуля длилась около двадцати часов – занятие увлекательное, но сжирающее массу сил. Его привычно сморило прямо в агравитационной подвеске пилотского «кокона», так что недоуменно попискивающий церебр отключил системы связи и принялся, как обычно, ждать. Спал Рино ужасно беспокойно, не то догонял, не то убегал от кого-то, литые мышцы конвульсивно вздрагивали, на лице застыло совершенно необычное для него выражение беспокойства. Огромное сердце билось в бешеном ритме. Неконтролируемый поток информации, констатировали бортовые системы. Решение отключиться было правильным.
Казалось, будто он плывет среди бушующих иссиня-черных волн, плывет изо всех сил, с надрывом, с хрипом, рвущимся изо рта, с дрожью во всем теле. Он кого-то спасал… Доплыть, достигнуть вожделенной суши, и тогда та (он вдруг совершенно отчетливо понял, что это именно она), о ком он так неотрывно думал, будет спасена, избавится, наконец, от жути шторма, что бил в глаза и уши всю жизнь, всю долгую, красочную и такую чужую жизнь. Никогда раньше Рино не ощущал страха. Вернее думал, что ощущал. Не то это было, ох, не то… Не та чудовищная боль в груди, что захлестывает чувства, что топит сознание, утягивая его на дно клокочущей стихии. А волны ярились, огромные валы безумствовали, вновь и вновь отбрасывая его от вожделенного берега и осыпая вслед солнечными каплями брызг. Пресные воды плакали соленым…
Что может быть страшнее одиночества посреди праздника жизни, что может быть ужаснее холодного наблюдение там, где другие просто живут… Маленькое, так и не родившееся существо было призвано высшими силами вершить их непонятную волю. Жестокость и смерть стали твоей судьбой, ласковая моя, но даже это не смогло убить в тебе человека… как же нужно любить жизнь, чтобы стать в таком жутком мире личностью, способной сострадать, любить, жалеть. Этот взгляд, как я мог его не почувствовать в самый первый миг?!! При малейшей попытке моего слабого сознания поставить себя на твое место, сюда, за правое плечо, где уголок зрения уже не может ничего разобрать, где затаилась квинтэссенция вселенской скорби и небесной же ласки, оно, сознание, чувствует такой ужас, что тут же бежит, склоняясь под плетями солнечного ветра, бежит куда угодно, лишь бы уйти, забыть, постараться забыть…
И тут он, отчаявшийся, почти сломленный, выпал с вершины бессчетного гребня на сухой, шуршащий ласково и призывно песок. Распластав тело по внезапно обретенной тверди, такой желанной, но дотоле казавшейся недоступной, он зарыдал. Отчаянно, в голос! Так могут плакать только мужчины. И только от счастья. А ведь он в душе не верил, что доживет. Ведь так? Он поднял мокрое от слез лицо и посмотрел себе за спину.
Озеро. Маленькое, идеально круглое, уютное, отсюда этот океан страха и жестокой схватки со стихией выглядел блюдцем голубой воды посреди вечного рая. Где-то он такое уже видел, да только то было на другой планете, оно там упрятано за огромным горным кряжем, там тишина и спокойствие казались естественными, а это… Оно просто было таким теперь. Оно просто было таким всегда, нужно было только понять, что это так. Теперь, когда он доплыл, что такое былой чудовищный ураган, завывавший у него под черепом? Страх памяти – детский страх, Рино им переболел давным-давно. Стоит прижаться щекой к песку, как он затихает, затихает…
Давая успокоение телу и душе.
Посмотреть вперед он сумел не сразу, словно держало его что-то, не давало двигаться, грозя сломить волю. Но он оказался сильнее. Пески, девственно-чистые пески кругом. Ни морщинки, ни камешка, одно серебристо-желтое море. И едва заметная точка вдали.
Сердце бухнуло и снова понеслось вперед в бешеном скаче. До сих пор, при всех волнениях оно – как метроном, раз за разом повторяя ритм, ни сомнений, ни стонов, будто самоутверждаясь в этом спокойствии, отстраненности бытия. А теперь вот сдало. Сдалось.
Она стояла там, где все еще царил ураганный ветер, и искала, искала глазами что-то… Она искала его, такого далекого, но уже такого близкого. Он мог в этом поклясться.
Девочка моя…
Он вскинул свое тело навстречу цели, разбросав на ветру ослабевшие руки и глядя только вперед. Он не уступит ветру, не отвернется.
И побежал.
«Мы живем в мертвых скорлупах, оживающих только в нашем воображении. Мы движемся в несуществующих пространствах, мы безумно далеки не только от вас, но даже друг от друга, даже от самих себя. Стремленье скромно зайти в гости к собственному телу можно понять, только позабыв, как же оно на самом деле выглядит. Мы могущественны как никто из людей, мы сильнее тех, что человечество называло своими богами, но вместе с тем не ошибитесь, уяснив для себя, что Гвардия зачинает, вынашивает и рожает своих детей с помощью сложнейших, но все-таки механизмов. Не оттого, что мы слабее любим, не оттого, что мы не умеем уйти от навязанной нам действительности, не потому, что мы уже перестали быть тем, чем мы были когда-то… За каждым креслом-подвеской Пилота всегда стоит гостевое кресло, да вот оно пустует…
Попросту потому, что Гвардия занимается делом, которое сделать больше некому. Мы страшно заняты, чтобы позволить себе лишнее, но раз в несколько наших лет приходит мгновенье, когда нельзя терпеть, когда хочешь чуточку пожить. Это редкость, ценимая именно за то, что не каждый день. Не абы что и не абы как. Это как любовь, но только та любовь, которая до смерти. Ты приходишь в комнату, которая едва тебя вмещает, хрупкое убранство которой способно погибнуть от единого твоего неловкого движения, ты стоишь и готов разрыдаться. Стоишь пару секунд и уходишь туда, в мир фантомов и гневных всплесков энергий… Видишь, у нас тоже есть свои храмы, свои святилища духа человеческого, пусть у каждого свои, но не так ли все устроено и у вас?!!
Я там не был давным-давно, с тех пор, как регулярно стал посещать Большую Галактику… Великий Странник-Прародитель, как же долго!»
А маленькая обнаженная фигурка девочки с длинными развевающимися пепельными волосами и бездонно-голубыми глазами, беззащитная фигурка ангела всё ждала его. И улыбалась. Он здесь. Он – с ней. И этого ей было совершенно достаточно.
Несмотря ни на что…
Когда он упал перед ней на колени и прижался к ней мокрым от слез лицом, она просто обняла его своими тоненькими ручками и погладила ласково по коротко стриженой голове. Даря покой, даря успокоение. Быть может, она ему что-то говорила, но он не слышал, отчаянный ветер вырывал слова и уносил вдаль, а он всё прижимал детское тельце к себе, чувствовал теплую, нежную кожу и пытался успокоиться.
– Как я мог жить всё это время и не знать, что ты – есть?!!
Он не поднял голову и не попытался понять, слышит ли она его, он просто это сказал, так как должен был, пусть и не услышать ему ответа.
– Ты молодец. Ты сделал, что мог. Ты спас меня. Ты – мой спаситель.
Девочка моя…
Он схватил ее ладошку и прижал к своим губам жестом признательности и благоговения. А ведь они с ней как близнецы, почему-то пришло в голову.
Однажды прикоснувшись, он уже не мог отпустить ее ни на миг.
Но уже чувствовал, что найдя – теряет ее с неотвратимостью самого Времени.
– Да.
Она читала его мысли.
Нет, она просто подумала о том же.
Она кричала:
– Ты прав. Как всегда. Спасибо тебе за то, что ты меня отпускаешь. Нет слов, которые выразили бы тебе всю благодарность, но теперь ты останешься один.