– Но мать же предлагала тебе спать на раскладушку, а я на полу…
– Горшков! – я начала закипать, – не юли, ты на вопрос не ответил!
– Лидия… – замямлил он.
– Горшков! Что. Ты. Хочешь?
– Давай начнем все заново, Лидия? Мы же любили друг друга… нам было хорошо вместе, – он внезапно упал на колени и схватил мою руку своими потными ладошками.
– Горшков, к чему это все? Какое любили? Ты женился на мне, чтобы отжать квартиру. Лидия… то есть я… была у тебя служанкой. И ты о любви говоришь? Что, Валера, так прижало?
– Ну мы же взрослые люди, зачем ты утрируешь все, Лидия? – Горшков поднялся с колен и брезгливо стряхнул соринку с брюк. – Я же протягиваю тебе руку помощи. Сама подумай, быть замужней и быть разведенкой – две большие разницы. Люди тебя не поймут. И родителям твоим будет стыдно. Тебя же в гости перестанут приглашать, Лидия. Ты этого хочешь?
– Горшков, ты сейчас вот зачем сюда пришел? Потрепать мне нервы? На что ты рассчитываешь? Что я увижу тебя, забуду все обиды и с рыданиями счастья брошусь на твою грудь?
– Нет, Лидия, я просто думал… много думал… и понял, что был неправ по отношению к тебе…
– В общем, Горшков, иди-ка ты отсюда, – скривилась я, – и потерпи, осталось совсем немного и нас разведут. А пока не теряй времени, ищи себе другую дуру и гоняй ее крахмалить тебе каждый день рубашки. А я и так проживу. На свободе!
Горшков ничего не ответил, зло сверкнув глазами.
– И, кстати, с твоей стороны было бы любезно вернуть мне мою квартиру, – напомнила я.
– Вот значит, ты как… – мрачно процедила Горшков. – Ладно. Я всё понял. Но ты еще пожалеешь, Лидия. Обещаю!
Он круто развернулся и ушел, не оглядываясь…
Вот не ходите девки замуж. Иначе может случится какой-нибудь Горшков. Я вернулась в кабинет донельзя раздраженная. Плеснула остывшего чаю в кружку и задумалась. Видимо, что-то не складывается у Горшковых с моей квартирой, раз он решил помириться. Вполне может быть, что Иван Аркадьевич начал процесс возвращения квартиры мне, хотя вроде рановато еще. Скорей всего там что-то не срослось с документами. Значит, нужно сегодня-завтра сходить найти ЖЕК и проверить домовую книгу.
Я открыла паспорт и посмотрела – место прописки у Лидочки было: ул. 40 лет Октября, дом 3. Очевидно, это и есть то общежитие строймаша, о котором говорила лидочкина свекровь. Но вот что странно, серпасто-молоткастый паспорт был совсем новый, выдан 19 декабря 1979 года. А где тогда старый? Потеряла? Или подменили? Эх, хорошо тем попаданцам, у которых сохраняется память предыдущего хозяина! А некоторым так везет, что еще и магию какую-нибудь дают или нейросеть. Вот бы было хорошо метнуть феербол Горшкову прямо в лоб. И его мамочке. Но, к сожалению, не могу. Поэтому приходится с нуля распутывать эту мутную историю.
Я вздохнула и вернулась к холодному чаю. Сделала глоток: а ведь неплохо. Хоть и остывший, он был крепким и терпко-ароматным. В наше время даже дорогие сорта чая не такие. И вообще, вся еда здесь обалденно вкусная. Вот хотя бы ради такой еды и стоило попасть обратно в СССР.
Я хмыкнула: вторые сутки на диете и уже все мысли исключительно о еде. Через неделю сожру свой стол.
Я опять вернулась к планированию, и опять не вышло: в дверь заглянула Аллочка и велела идти к Ивану Аркадьевичу, срочно. Гадая, что понадобилось большому человеку с самого утра, ведь вчера мы все детально обсудили, я пошла в полуподвальчик.
Иван Аркадьевич был не в духе:
– Ознакомьтесь, – раздраженно махнул рукой на мое приветствие и придвинул машинописный лист ко мне.
Я вчиталась:
Жалоба.
Сообщаем о фактах вопиющего безобразия и циничного мошенничества со стороны служащей депо "Монорельс" Горшковой Лидии Степановны и просим принять соответствующие меры по недопущению подобных ситуаций в будущем.
Лидия Степановна Горшкова, 1950 года рождения, прописанная по ул. Ворошилова, 14/21, постоянно проживающая в пер. Механизаторов, 8/2, обманным путем завладела квартирой на ул. Ворошилова, 14/21.
В данной квартире проживает гражданка Горшкова О.Ю. с малолетним ребенком на руках, которую Горшкова Л.С. из корыстных побуждений, угрожая расправой, выгоняет на улицу с целью завладеть ее имуществом. Просим разобраться, иначе придется в судебном порядке выписывать Горшкову Л.С. из квартиры, что негативно скажется на репутации депо "Монорельс" и его руководства.
Горшкова Л.Г. является склочным и лживым человеком, что плохо влияет на рабочие отношения в коллективе. Кроме махинаций с жильем, Горшкова Л.С. в рабочее время занимается спекуляциями импортных товаров, а также пропагандирует антисоветские и лженаучные призывы через стенгазету, что дискредитирует образ советского работника.
Просим принять соответствующие меры.
Подпись: неравнодушные граждане.
– Что скажете, Лидия Степановна? – поинтересовался Иван Аркадьевич, когда я дочитала.
Я аж подзависла.
В моем времени мы давно отвыкли от такого. Подставы у нас стали тоньше и замысловатее. Пришлось напомнить себе, что я теперь живу в СССР и здесь так бывает.
– А что тут сказать? – пожала плечами я, – у меня один ответ, но здесь, в этом кабинете, нецензурные слова вряд ли уместны.
Иван Аркадьевич хмыкнул и забарабанил пальцами по столу:
– Ну и как мне на это реагировать? Сообщить в органы? Уволить вас? Начать расследования и товарищеский суд? – он все больше и больше закипал, и не заметил, как машинально перешел на "ты". – Ты же понимаешь, что по головке нас за это не погладят в любом случае! Тем более засветили тебя перед комиссией!
Я промолчала, давая время спустить пар.
– И как мне потом объяснять там, – слово "там" Иван Аркадьевич выделил, – почему внезапно наш подающий надежды молодой рационализатор оказался по уши в говнище?! Махинации с квартирами, скандал с матерью-одиночкой, спекуляции на работе! Как нам объяснять, почему мы не уследили, не провели работу, а?
Иван Аркадьевич так шарахнул кулаком по столу, что крышечка на графине с водой испуганно дзенькнула.
– Да ты хоть понимаешь, что теперь начнется, твою мать?! – Иван Аркадьевич поднял налитые кровью глаза. – Что молчишь?!
– А я ничего не помню, Иван Аркадьевич, – ответила я. – У меня вся моя прошлая жизнь как в тумане. Только последняя неделя ясно. Не знаю, почему так: то ли опоили они меня, то ли амнезия какая. Понимаете, я совсем ничего не помню – ни как я замуж за этого придурка Горшкова вышла, ни кто я такая и откуда.
Иван Аркадьевич как-то странно на меня взглянул и раздраженно дернул плечом.
– Поэтому все, что в письме, может быть и правдой, и враньем. Мне кажется, я вляпалась в какую-то мутную историю. И вряд ли у меня хватило бы ума провернуть такую спекуляцию. Тем более квартира и так моя, тетка – моя, так зачем мне было выходить замуж, чтобы отдать квартиру каким-то третьи лицам, пусть даже это мать-одиночка?
Иван Аркадьевич вздернул бровь.
– Предположим я вам поверил, – нахмурился он, снова перейдя на "вы" и я поняла, что гроза если еще не миновала, то уже не так близко, – А что с квартирой делать? Вы где прописаны, товарищ Горшкова?
– В том то и дело, что согласно паспорту – в каком-то общежитие, – ответила я. – Но паспорт новый, всего пару месяцев ему. А где старый делся – непонятно.
Я показала развернутый паспорт Ивану Аркадьевичу и взмолилась:
– Иван Аркадьевич, я хочу завтра отпроситься на часик и сбегать в ЖЕК, глянуть домовую книгу. Что-то слишком мутно это все.
– Сейчас можете идти, – все еще продолжал хмуриться большой начальник.
– Но Щука..
– Не Щука, а Капитолина Сидоровна, – рассердился Иван Аркадьевич. – Скажете ей, что я разрешил.
Я благодарно кивнула.
– Потом зайдете мне, и все расскажете. Надо принимать меры.
– Хорошо, спасибо, – благодарно улыбнулась я. – Можно идти?
– Нет, секунду, – опять нахмурил брови Иван Аркадьевич. – А что это неравнодушные товарищи пишут о спекуляции с мылом?
– Понятия не имею, – сделала квадратные глаза я. – Однажды мы поссорились с одной подругой-коллегой, и в знак примирения я подарила ей брусочек модного мыла. Она постеснялась, что дефицитное, а я ей сказала, что у меня еще много. Ну, чтобы она подарок приняла и не чувствовала себя смущенной. А коллеги как увидели – сразу же прицепились, чтобы я им продала, раз у меня много. Я не смогла их отшить, поэтому задрала фантастическую цену до небес, они, конечно, пофыркали, но отстали. А иначе никак. Вы же наших баб знаете.