— Ничего похожего я в жизни не видела!
И, возмущенная бесцеремонностью толпы, вливавшейся вслед за Бальтасаром в дверь патио, добавила:
— Нет, лучше вы несите внутрь, а то они превратят нам дом бог знает во что.
Бальтасар бывал в этом доме и раньше — несколько раз, зная его мастерство и любовь к своему делу, его приглашали сюда для выполнения мелких столярных работ. Однако среди богатых ему было не по себе. Он часто думал о них, об их некрасивых и вздорных женах, об ужасающих болезнях и неслыханных хирургических операциях, и всегда их жалел. Когда он входил в их дома, ноги плохо слушались его и каждый шаг стоил ему усилия.
— Пепе дома? — спросил Бальтасар, ставя клетку на стол.
— В школе еще, — ответила жена Монтьеля. — Скоро должен прийти.
И добавила:
— Монтьель моется.
В действительности же Хосе Монтьель помыться не успел и сейчас торопливо обтирался камфарным спиртом, собираясь выйти посмотреть, что происходит. Человек он был такой осторожный, что спал, не включая электрического вентилятора — тот помешал бы ему следить во сне за всеми шорохами в доме.
— Аделаида! — крикнул он. — Что там такое?
— Иди посмотри, какая чудесная вещь! — ответила жена. Хосе Монтьель, тучный, с волосатой грудью и накинутым не шею полотенцем, высунулся из окна спальни.
— Что это?
— Клетка для Пепе, — ответил Бальтасар. Женщина посмотрела на него растерянно.
— Для кого? — выдохнул Монтьель.
— Для Пепе, — повторил Бальтасар. — Пепе заказал ее мне.
Ничего не произошло, но Бальтасару почудилось, будто перед ним открыли дверь бани. Хосе Монтьель вышел в трусах из спальни.
— Пепе! — закричал он.
— Он еще не пришел, — сказала жена вполголоса, не двигаясь с места.
В дверном проеме появился Пепе. Это был двенадцатилетний мальчик с теми же, что и у матери, загнутыми ресницами и с таким же, как у нее, выражением тихого страдания на лице.
— Иди сюда, — позвал его Хосе Монтьель. — Ты заказывал это?
Мальчик опустил голову. Схватив Пепе за волосы, Монтьель заставил мальчика посмотреть ему в глаза.
— Отвечай!
Тот молча кусал губы.
— Монтьель… — прошептала жена.
Хосе Монтьель разжал руку и резко повернулся к Бальтасару.
— Жаль, что так получилось, Бальтасар, — сказал он. — Прежде чем приступить к делу, надо было поговорить со мной Только тебе могло прийти в голову условиться с ребенком.
Лицо его вновь обретало утраченное было выражение покоя. Даже не взглянув на клетку, он поднял ее со стола и протянул Бальтасару.
— Сейчас же унеси и продай кому-нибудь, если сумеешь. И очень тебя прошу, не спорь со мной.
А потом, хлопнув Бальтасара по спине, объяснил:
— Мне доктор запретил волноваться.
Мальчик стоял словно окаменев. Но вот Бальтасар с клеткой в руке растерянно посмотрел на него, и тот, издав горлом какое-то хриплое рычанье, похожее на собачье, бросился на пол и зашелся криком.
Хосе Монтьель безучастно смотрел, как мать его успокаивает.
— Не поднимай его, — сказал он. — Пусть разобьет голову об пол. А потом подсыпь соли с лимоном, чтоб веселей было беситься.
Мальчик визжал без слез; мать держала его за руки.
— Оставь его, — снова сказал Монтьель.
Бальтасар смотрел на мальчика, как смотрел бы на заразного зверя в агонии. Было уже почти четыре. В этот час у него в доме Урсула, нарезая лук, поет старую-престарую песню.
— Пепе, — сказал Бальтасар.
Он шагнул к мальчику и, улыбаясь, протянул ему клетку. Мальчик вмиг оказался на ногах, обхватил ее, по высоте почти такую же, как и он сам, обеими руками и, не зная, что сказать, уставился сквозь металлическое плетение на Бальтасара. За все это время он не пролил ни одной слезинки.
— Бальтасар, — мягко вмешался Хосе Монтьель, — я ведь сказал тебе: сейчас же унеси клетку.
— Отдай ее, — сказала женщина сыну.
— Оставь ее себе, — сказал Бальтасар.
А потом, обращаясь к Хосе Монтьелю, добавил:
— В конце концов, для этого я ее и сделал. Хосе Монтьель шел за ним до самой гостиной.