верно оценил стоимость пребывания на имперском троне, я отказываюсь от всякой мысли о наказании. Беру свои слова обратно. Ладно, давай поболтаем о чем-нибудь другом. Надо бы лечь спать, но я еще морально не готов к той церемонии, которой меня перед этим подвергают. Давай поболтаем.
– О чем, сир?
– О чем угодно… Хотя бы об этом математике и о его психоистории. Время от времени я вспоминаю о нем, знаешь ли. Вот и сегодня за обедом я о нем думал. Знаешь, почему? Я подумал: что если бы этот математик спрогнозировал такое будущее, где бы Императору можно было обойтись без этих бесконечных церемоний?
– Почему-то мне кажется, сир, что такое не под силу даже самому гениальному психоисторику.
– Ладно, расскажи мне последние новости. Он что, все еще прячется у этих лысых балбесов в Микогене? Ты обещал, что вытащишь его оттуда.
– Да, сир, обещал, и пытался, но должен признаться, что мне это не удалось.
– Не удалось? – Император слегка нахмурился. – Не нравится мне это.
– Мне тоже, сир. Я планировал спровоцировать математика на какое-либо святотатственное деяние – подобное деяние очень легко совершить в Микогене, особенно иноземцу, непосвященному. За такое деяние его могли бы подвергнуть весьма суровому наказанию. Тогда математик был бы вынужден апеллировать к Императору, и в результате мы заполучили бы его. Я собирался осуществить это дело за счет крошечных концессий с нашей стороны – для нас пара пустяков, а для Микогена – очень важных. Лично я в этом участвовать не собирался. Все должно было быть совершено мягко, ненавязчиво.
– Понятно, – кивнул Клеон. – Но ничего не вышло. И что, мэр Микогена…
– Он называется Верховным Старейшиной, сир.
– Мне все равно, какой у него титул, не придирайся. Что, этот Верховный Старейшина отказался?
– Напротив, сир, согласился, и математик удивительно легко угодил в ловушку.
– И что же?
– Ему позволили уйти, сир. Отпустили и ничего не сделали.
– Почему? – нетерпеливо спросил Клеон.
– Точно не знаю, сир, но, по-моему, нас кто-то опередил.
– Кто? Мэр Сэтчема?
– Может быть, сир, но в этом я сомневаюсь. За Сэтчемом я постоянно наблюдаю. Если бы они сцапали нашего математика, я бы уже об этом знал.
Теперь Император не просто нахмурился. Он явно был разъярен.
– Это плохо, Демерзель. Я очень недоволен. Такая неудача заставляет меня усомниться в твоих способностях. И какие же меры мы примем к Микогену за столь явное пренебрежение к желанию Императора?
Демерзель низко склонил голову, пережидая бурю негодования монарха, но ответил холодно и спокойно:
– Предпринимать какие-либо санкции против Микогена сейчас, сир, было бы ошибкой. Такой конфликт сыграл бы на руку Сэтчему.
– Но должны же мы что-то предпринять!
– Может быть, и не должны, сир. Все не так плохо, как кажется.
– Как это так? Куда уж хуже?
– Вы помните, сир, что этот математик был убежден в том, что его психоистория не может быть внедрена в практику?
– Конечно, помню, но это же ничего не значит? Для наших целей, имею в виду.
– Может быть, и не значит. Но если бы ее можно было внедрить в практику, сир, она бы послужила нашим целям, и еще как бы послужила. А из того, что мне стало известно на сегодняшний день, я сделал вывод, что этот математик как раз сейчас предпринимает попытки практического применения психоистории. И его святотатственный поступок в Микогене как раз имеет непосредственное отношение к решению проблемы психоистории. Раз так, сир, то имеет полный смысл предоставить его самому себе. Лучше будет схватить его тогда, когда он приблизится к своей цели или даже тогда, когда он до нее доберется.
– Ага. Если только мэр Сэтчема не схватит его раньше нас.
– Я прослежу за тем, чтобы этого не произошло.