К чему же тогда все старания?
– Это тебе сейчас так кажется, – холодно отозвался Челвик, – но все может обернуться таким образом, что мелькнет искра и озарит такую дорогу к психоистории, о которой мы теперь даже не догадываемся. Не надо отчаиваться… Так… Похоже, мы приближаемся к стоянке. Давайте-ка выйдем, разомнемся, перекусим.
Пережевывая кусочки баранины и почти безвкусного хлеба – не то что в Микогене, – Селдон сказал:
– Я так понял, Челвик, что тем огнивом, от которого возгорится искра, ты считаешь меня. А я в этом совершенно не уверен.
– Понятное дело, – кивнул Челвик, – Но пока у меня нет подходящего кандидата на должность этого самого огнива, и – делать нечего – придется остановиться на тебе.
Селдон горько вздохнул и сказал:
– Ладно, попытаюсь, но пока – ни малейшего проблеска надежды. «Вероятно, но неосуществимо» – как я говорил в самом начале, и сейчас я в этом убежден сильнее, чем когда бы то ни было.
Глава тринадцатая
Термарии
Амариль, Юго – математик, делящий с Гэри Селдоном славу разработки фрагментов психоистории. Именно он…
Однако обстоятельства, в которых прошло его раннее детство, едва ли менее драматичны, чем его вклад в математику. Родившись в страшной бедности в секторе Даль древнего Трентора, он мог бы прожить жизнь в нищете и безвестности, если бы Селдон совершенно случайно не познакомился с ним во время…
Галактическая энциклопедия
60
Властелин Галактики устал – устал физически. Губы у него болели от того, что ему нужно было непрерывно растягивать их в милостивой улыбке. Шея онемела от того, что ему нужно было все время вертеть головой туда-сюда, изображая неподдельный интерес. Даже уши болели – устали слушать. Все тело ныло от непрерывного вставания, поворотов, рукопожатий и поклонов.
А ведь был всего-навсего самый обычный прием, не котором по обыкновению присутствовали мэры, вице-короли и министры с супругами как с Трентора, так и кое-откуда из Галактики. Притащилось их не меньше тысячи, толпа вышла на редкость разномастная, все болтали на разных наречиях, и, что хуже всего, с Императором все старались говорить на имперском галактическом, и выходило еще хуже. Но что самое ужасное, Император не должен был забывать о том, что ему нельзя делать никаких замечаний по содержанию сказанного и отвечать можно только бессодержательно.
Весь прием – и визуально, и вербально – записывался, и по его прошествии Эдо Демерзель посмотрит, хорошо ли, верно ли вел себя Клеон Первый. То есть, это Император так думал. Демерзель-то, конечно, скажет, что он попросту собирал информацию или решил проследить за поведением какой-то группы гостей. Может, и так.
Счастливчик Демерзель!
Император не мог покинуть границ Дворца и его окрестностей, А Демерзель, будь на то его воля, мог бы прочесать всю Галактику. Император всегда был на виду, всегда в пределах досягаемости, всегда вынужден принимать надоедливых посетителей – от очень важных до абсолютно никчемных, Демерзель хранил инкогнито и никогда не показывался никому на глаза на дворцовой территории. Он оставался всего-навсего именем, внушавшим всеобщий страх, этаким невидимкой, одно упоминание о котором приводило в трепет.
Император был Человеком-живущим-внутри, и к его услугам были все прелести и западни власти. А Демерзель был Человеком-живущим-снаружи, и у него ничегошеньки не было, даже формального титула, но его руки, его разум могли дотянуться куда угодно, и он не просил никаких наград за свои неустанные труды, кроме единственной – настоящей власти.
Это забавляло Императора. Он любил иной раз поиграть сам с собой в такую игру: представить, что на самом деле в любое мгновение может без предупреждения, по сфабрикованному обвинению, арестовать Демерзеля, отправить за решетку, в ссылку, пытать, казнить. Можно было бы даже не придумывать никакого обвинения вообще.