Его величество владел соответствующим его положению искусством забывать кого-нибудь из своих многочисленных маленьких друзей при молитве, и, из боязни прогневать Бога, он раз пять в вечер принимался молиться сызнова. Его величество король верил в действие молитвы, как верил в Чимо, терпеливую болонку, или в мисс Биддэмс, которая могла достать ему ружьё «с настоящими» пистонами с самой верхней полки шкафа в детской.
За дверями детской прекращалось действие королевской власти. За этими границами начиналась империя отца и матери — двух страшных людей, у которых не было времени заниматься его величеством королём. Его голос понижался, когда он переступал эту границу, его действия теряли свою уверенность, а душа наполнялась страхом перед сумрачным человеком, живущим в обширной пустыне, среди ящиков с бумагами и удивительно привлекательными красными тесёмками, и красивой женщиной, которая всегда входит в большой экипаж и выходит из него.
Первый владел тайнами дуфтара, вторая — громадной, отражённой в зеркалах пустыней, где висели на высоких вешалках всевозможные пёстрые, благоухающие наряды и стоял туалетный стол с множеством разных мешочков, футляров, гребёнок и щёток.
Эти комнаты не были открыты для его величества короля ни во время официальных приёмов, ни во время пышных празднеств. Он открыл это давно, века и века назад — задолго до появления в доме Чимо или до того, как мисс Биддэмс перестала сокрушаться над пачкой засаленных писем, которые, казалось, были самым дорогим для неё сокровищем на земле. И его величество король благоразумно ограничивался собственной территорией, где одна мисс Биддэмс, и то весьма слабо, сопротивлялась его воле.
От мисс Биддэмс он заимствовал свои несложные религиозные понятия, смешав их с легендами о богах и дьяволах, которые он вынес из своего общения с прислугой в кухне.
Мисс Биддэмс он доверял как свои разорванные платья, так и наиболее серьёзные печали. Она и знала все, и могла сделать все. Она в точности могла объяснить, как возникла земля, и могла успокоить трепетавшую душу его величества в то ужасное время в июле, когда дожди лили не переставая семь дней и семь ночей, и не появлялась радуга на небе, и разлетались все вороны! Она была самая могущественная из всех вокруг, конечно, за исключением тех двух далёких, молчаливых людей, за дверями детской.
Как мог знать его величество король, что шесть лет назад, как раз в то лето, когда он родился, м-с Аустель, перебирая бумаги мужа, наткнулась на безумное письмо сумасшедшей женщины, увлёкшейся душевной силой и красотой молчаливого человека? Как мог знать он, сколько смятения и отчаяния внёс в душу ревнивой женщины только один взгляд, брошенный на маленький клочок бумаги? Как мог он, при всей своей мудрости, угадать, что мать сочла этот эпизод достаточным поводом для полного разрыва с мужем, для создания отчуждённости, возрастающей и усиливающейся с каждым годом; что она зарыла этот скелет в доме, сделала его своим домашним богом, который был всегда на её пути, сторожил её сон у постели и отравлял каждую минуту её жизни?..
Все это было вне власти его величества короля. Он знал только, что отец был изо дня в день погружён в какие-то таинственные дела, во что-то, с чем связывалось название Сиркар, а мать была постоянно во власти Науча и Бура-хана. В эти учреждения её сопровождал какой-то капитан, на которого его величество король не хотел смотреть.
— Он не смеётся, — возражал он мисс Биддэмс, пытавшейся внушить ему правила вежливости. — Он только делает гримасу ртом, когда хочет насмешить меня, а мне вовсе не смешно.
И его величество король качал головой с видом человека, познавшего всю суетность этого мира.
Утром и вечером должен он был приветствовать отца и мать: первого — холодным серьёзным пожатием руки, вторую — таким же холодным поцелуем в щеку.