Своим положением Ильмира по большому секрету поделилась лишь с Заремой.
– Я не могу знать об этом одна, мне тяжело… Я с тобой поделилась, как с женщиной, и хотелось бы, чтоб ты меня поняла.
– Вряд ли я тебя пойму, но никому не скажу. Кто отец ребенка?
Ильмира встрепенулась:
– Что значит «кто отец»? Ахмет!
– Поклянись пророком.
– Клянусь Магометом, – спокойно ответила Ильмира, нимало не теряясь от того, что это может быть и не так. Ведь она твердо решила, что больше не будет жить в исламе, а постепенно вернется к православию, а потому пророк Магомет, основатель ислама, теперь ее не касался.
– Тогда почему ты ему рассказать не хочешь, если он отец?
– Ахмет задаст праздник, а я еще не совсем уверена… Надо подождать несколько дней…
Мусульманский Новый год наступает в начале декабря. Первые десять дней Навруза считаются особенно благословенными. В канун Нового года принято готовить традиционный кускус с бараниной, а в меню праздничного обеда включать суп из баранины и блюда из мяса. Особое внимание придается зелени, потому что зеленый цвет у мусульман считается священным. В то время, когда все семейство Рахмедовых угощалось за праздничным столом, Ильмира предпочла остаться в комнате и не выходить за общий стол. Теперь она относилась с презрением к Наврузу.
После застолья Рамина Салмановна решилась на разговор с Ахметом.
– Сынок, – сказала мать, – мне не нравится поведение твоей жены. Она стала пропускать молитвы, несколько раз я уже замечала, что она пытается снимать платок, а сейчас не вышла за общий стол, как будто это не ее праздник. Поговорил бы ты с ней, узнал бы, в чем дело. Что с ней случилось?
– Хорошо, мама, я с ней поговорю.
Ахмет сразу же пошел в гарем и нашел Ильмиру лежащей на кровати.
– Дорогая моя, что ты здесь делаешь? Почему оставила меня одного?
Здесь, где муж был ее господином и защитить ее было некому, Ильмира не отважилась соврать ему.
– Ахмет, у меня будет новый ребенок, – тихо вымолвила она. – Мне нехорошо, поэтому я не могу быть за столом.
И в седьмой раз Ахмет обрадовался, как мальчишка. Прямо сейчас же он готовился объявить это всем и задать шумный праздник.
– О аллах, как он меня любит! – шевелила губами Ильмира и это на самом деле было так.
– И по этой причине ты пропускаешь молитвы?
– Да.
– А платок почему не хочешь носить? Тебя, говорят, уже не один раз замечали, что ты пыталась его снять.
– Я исправлюсь, Ахмет, обещаю. Я больше не буду так делать.
Утром Ильмира спросила у Заремы, как ей быть.
– Я хочу все рассказать Ахмету, – решительно сказала она.
– Аллах… Он же тебя убьет!
– Муж мой господин, я перед ним виновата… Я не скажу ему всей правды.
– То есть…
– Я скажу, что изменила ему всего один раз.
– Это неважно: он вправе тебя убить.
– Я знаю. Но я перед ним виновата, – повторила Ильмира.
Но признаться во всем у нее не хватило смелости. Однако, пользуясь случаем, она спросила:
– Ахмет, а ваш мужчина может убить горячо любимую им женщину? (За годы жизни на Кавказе ей так и не довелось стать свидетелем того, как это возможно. Местные женщины все были верны и покорны).
– Может и не убивать. Но тогда он должен скрывать ее неверность ото всех, ибо навлечет на себя позор. И обязан будет убить ее по закону гор, во имя чести рода…
Чернецов не врал Ильмире, когда сказал, что уезжает в Чечню. На третий день после их последней встречи она пришла в палаточный лагерь и не обнаружила их на месте. А вот об их возвращении Ильмира узнала случайно: гуляя во дворе с младшими детьми – Мусой и Джамилей, она снова, как когда-то, увидела машину прессы, промчавшуюся мимо их дома.
Тогда Ильмира позвала Гульнару, подала ей сложенную аккуратным квадратиком записку и объяснила, куда ее надо отнести. Но на указанном месте Гульнара нашла только их водителя, рыбачившего на берегу Самура. Девочка подошла к нему сзади и легонько тронула за плечо.
– Дяденька, это вам, – она протянула записку и немедленно ушла. Обалдевший мужик даже не сообразил окликнуть девочку. А когда она скрылась из глаз, развернул записку и прочитал:
«Сашенька, – писала осторожным почерком женщина, – надо срочно увидеться: есть очень важное дело. Найди способ встретиться, имея в виду мое положение. Сама я пока ничего не могу предпринять, потому что вернулся Ахмет. Пока.
Целую и люблю
Ильмира».
Получив записку, Чернецов рассердился:
– Когда она оставит меня в покое, в конце-то концов? Что ей надо? Вот как мне ее увидеть? Хоть бы написала…
– А ты вызови ее на интервью… Ну, скажи, например, что программу готовишь… – подсказал Кустодиев.
– Да, а потом программа просто не выйдет в эфир… Интересно, что у нее там такое случилось? Похоже, дело и правда серьезное, если записку дочка принесла… Вася! – окликнул он водителя, – а девочка ничего про ответ не говорила?
– Говорю же: она немедленно ушла, будто исчезла.
– Понятно. Ну что, Боря, давай собираться… Сходим, узнаем. Но если дело пустяковое – вот так, кажется, своими руками удушу… – Сашка сжал кулаки.
Он пришел в дом Рахмедовых и сообщил, что ему из Москвы дали указание сделать репортаж о дагестанских женщинах. Именно о женщинах: об их хозяйственной деятельности, о материнской доле. Для передачи требовалась одна женщина от семьи…
– Ахмет Шамилевич, не позволите ли вы мне побеседовать с вашей женой? – лично к Ахмету обратился Чернецов. – Помните, как-то раз я был у вас в гостях, беседовал с Ильмирой Владимировной и остался очень доволен нашим разговором.
Конец ознакомительного фрагмента.