Каждый день она проходила мимо магазина Афины. Каждый день кто-нибудь из стаи мог сказать ей вслед «блаженная». Иногда какой-нибудь омега-самец в отчаянном порыве обратить на себя внимание самок вдруг преграждал путь Настеньке, говоря мерзкие скабрезности и пошлости, за что получал ещё большее презрение от стаи. Настеньку не понимали, но внутренне уважали.
Мартовским сырым днём случилась беда. Братик Афины заболел и не пошёл в детский сад. Афина осталась дома с ним, но как только у малыша спала температура и он спокойно заснул , решила добежать до магазина, чтобы принять товар. Пока она разбиралась с накладными и прочими документами, считала коробки, нервно поглядывая на часы, братик проснулся, позвал Афину и решил, что он уже взрослый и сам может зажечь плиту, чтобы приготовить чай для своей любимой сестры.
Настенька первая заметила дым из дома Афины. Она выбила дверь, схватила малыша, и как только выбежала из дома, взорвался газовый баллон, и полдома разнесло в щепки.
***
Афина и её брат остались без дома и документов. Алина Николаевна включила весь свой авторитет и власть, чтобы помочь восстановить дом, а Настенька забрала на время малыша и проводила теперь всё время с ним, пока Афина работала и восстанавливала дом.
Пришёл май, и с ним вдруг пришли несколько свободных славных дней: Пасха, Первое и Девятое Мая. Наступило временное затишье в беготне и беспросветной заботе о выживании. В один момент все остались дома: Алина Николаевна, Афина, Настенька и малыш. Решили раскрасить яйца и испечь кулич. На кухне было тесно: малыш с Настей рисовали на яйцах голубков, Алина Николаевна и Афина мешали тесто для куличей. Светлая радость и щемящая близость родственных душ летала в сверкающих на солнце пылинках. После обеда ходили в лес и играли в мяч. Вечером садились пить чай за тесный старый стол и играть в настольные игры. Столько смеха и счастья никогда не видел ни этот дом, ни Афина. Она смотрела на Алину Николаевну и Настеньку, и сердце её сжималось от незнакомого чувства безусловной любви к чужим людям. Ей казалось, что в этот миг душа её, потерявшая броню и защиту от внешнего мира, уязвимая, но счастливая, принадлежит им. Ей нравилось это чувство, но было страшно и прекрасно одновременно.
Праздники закончились, вернулись суета, забота, раздражённость и беспросветность быта.
Однажды вечером, пока Настенька укладывала малыша спать, Алина Николаевна в сердцах пожаловалась Афине о том, что не знает, как уговорить внучку уехать из посёлка в Москву поступать в медицинский институт. . Настенька боялась оставить бабушку одну и подала документы в медицинское училище соседнего областного центра. Афина молча слушала, непрерывно вглядываясь в темноту за окном. И напряженно думала.
– Я поговорю с ней, – коротко сказала она.
На следующий день она вернулась домой в обеденный перерыв специально, чтобы застать Настеньку одну.
– Нам надо поговорить, – без лишних слов начала она, присев напротив Настеньки. Настенька удивлённо посмотрела на Афину и отложила в сторону ручку.
– Ты должна уехать в Москву и поступить в институт.
– Фина! Ну о чём ты говоришь! – удивлённо воскликнула Настенька. Афина неотрывно смотрела в глаза девушки. Лицо её, и без того строгое и неулыбчивое, приобрело решительное и даже отчаянно бескомпромиссное выражение.
Конец ознакомительного фрагмента.