- От рыцарского суда ничего хорошего не ждите, ваша милость. Здесь все сеньоры друг друга знают... и хотя не любят друг друга, но они - свои, местные, а вы совсем чужак.
- Засудят? - полюбопытствовал я.
- Наверняка, - согласился он. - Но вызов на суд - все-таки не самое худшее, ваша милость.
- Почему?
- Рыцари - не волшебники, враз не слетятся. Все сидят в своих замках, каждый чем-то занят, кто-то в отъезде... Много времени пройдет, а за это время авось что-то изменится.
Я посмотрел на него с подозрением:
- Ты из какой страны?
Он взглянул с недоумением:
- Не понял, ваша милость... Я из королевства Каледония. Есть такое...
- Да не королевства, - отмахнулся я. - Ах да, здесь еще не знают, что такое нации... Или уже забыли. Ладно, просто почудилось из-за одного словечка. Хорошо, если это еще нескоро, успеем пожить.
Мне показалось, что мы слишком уж забираем в сторону, едем совсем не той дорогой, к тому же очень долгой, хотя вроде бы понятно: ломились к месту падения птицы напрямик, а сейчас выбираем дорогу, но что-то слишком уж долго...
Лес отступил, кони достаточно бодро прут по зеленой равнине, копыта выбрасывают огромные ломти чернозема с кусками травы. После проливных дождей здесь долгое время вообще было болото, сейчас бурно растет сочная трава с толстыми мясистыми стеблями. Кони, правда, есть ее отказываются.
Я раскрыл было рот, чтобы спросить Гунтера, но деревья впереди расступились, распахнулся зеленый простор под синим небом. Впереди зеленое поле, небо начинает темнеть, с востока надвигается огромная грозовая туча. На землю пали недобрые отсветы, а на этом грозовом небе вдали темнеет замок. Невысокий, построенный, я бы сказал, хаотично, бессистемно.
Замок, стыдно сказать, целиком из дерева, словно боярская усадьба на Киевщине, обычный четырехугольный донжон, десяток пристроек, небольшая казарма, и все это убожество обнесено достаточно высоким забором, тоже деревянным, как будто хозяин опасается только медведей да гоблинов.
В десятке шагов, разделяя наши владения, если я правильно понял, мелкая речушка, играет красной от предгрозового солнца водой на высоких камнях.
Гунтер простер руку:
- Взгляните, ваша милость, на владения барона де Пусе. А вон сам замок. Это ваш самый слабый противник.
- Ну почему же обязательно противник, - пробормотал я. - Предпочитаю со всеми жить в мире и сосуществовании. Даже если у нас разная идеология, сможем ужиться. Уживались же штатовцы с Вьетконгом, талибаном и коммунистическим Китаем? Думаю, со сбитой птицей как-то уладим.
- Не все в мире делается, - ответил он со вздохом, - по нашим желаниям.
Лицо его на миг потемнело, я успел подумать, какие же у Гунтера заветные желания, поинтересовался:
- Но если здесь такие волки, что пальца в рот не клади, то почему сильные соседи еще не сожрали?
- Барон де Пусе, - объяснил он, - пророс, как гриб-мухомор, родней от этих земель и до... Господь знает до каких. Вот они как раз и могут доставить неприятности обидевшим их родича. Второе, как ни странно, лояльность народца к хозяину. Барон почти не вмешивается в жизнь деревень. Живут как хотят, подати платят крохотные, но деревень у него до черта... простите, ваша милость!.. земли хорошие, так что на сытную жизнь хватает. Потому крестьяне не хотят, чтобы все перешло к более сильному соседу, что выжмет соки. А это значит, любой, кто вторгнется, будет под присмотром множества глаз. О нем будут доносить барону де Пусе. Он будет знать, сколько у нас человек, сколько лучников, арбалетчиков, рыцарей, кто силен, кто храбр, а кто труслив, кто хромает, а кто мучается коликами. Нападающим придется везти все с собой, ибо в землях де Пусе не отыщут ни хлеба, ни сена, а по ночам будут недосчитываться часовых и тех, кто по нужде отлучился дальше, чем светит костер.