Когда он ничем не занят, то все читает, читает, и вот что, видите ли, пришло ему на ум. Мне приказано первому читать "Вестник книготорговли" и покупать новые книги - как только они поступят в продажу, маркиз в тот же день находит их у себя на камине. Я получил распоряжение входить к нему каждый час - присматривать за огнем, за всем прочим, следить, чтобы у него ни в чем не было недостатка.
Дал он мне выучить наизусть книжечку, а там записаны все мои обязанности, - ну, прямо катехизис! Летом у меня уходят целые груды льда, так как воздух в комнатах должен быть всегда одинаково прохладный, а свежие цветы должны у нас повсюду стоять круглый год. Он богат! Он может тратить тысячу франков в день, может исполнять все свои прихоти. Бедняжка так долго нуждался! Никого он не обижает, мягок, как воск, никогда слова не скажет, - но зато уж, правда, и сам требует полной тишины в саду и в доме. Так вот, никаких желаний у моего господина не бывает, все само идет к нему в руки и попадает на глаза, и баста! И он прав: если прислугу не держать в руках, все пойдет вразброд. Я ему говорю, что он должен делать, и он слушается. Вы не поверите, до чего это у него доходит. Покои его идут анф... ан... как это?
Да, анфиладой! Вот отворяет он, положим, дверь из спальни или из кабинета-трах! - все двери отворяются сами: такой механизм. Значит, он может обойти дом из конца в конец и при этом не найдет ни одной запертой двери. Это ему удобно и приятно, и нам хорошо. А уж стоило это нам!..
Словом, дошло до того, господин Поррике, что он мне сказал: "Ионафан, ты должен заботиться обо мне, как о грудном младенце". О грудном младенце! Да, сударь, так и сказал: о грудном младенце. "Ты за меня будешь думать, что мне нужно... " Я, выходит, как бы господин, понимаете? А он - как бы слуга. И к чему это? А, да что там толковать: этого никто на свете не знает, только он сам да господь бог. Каллиграфически!
- Он пишет поэму! - вскричал старый учитель.
- Вы думаете, пишет поэму? Стало быть, это каторжный труд - писать-то! Только что-то не похоже. Он часто говорит, что хочет жить простительной жизнью. Не далее как вчера, господин Поррике, он, когда одевался, посмотрел на тюльпан и сказал: "Вот моя жизнь... Я живу простительной жизнью, бедный мой Ионафан! " А другие полагают, что у него мания. Каллиграфически ничего не поймешь!
- Все мне доказывает, Ионафан, - сказал учитель с наставительной важностью, внушавшей старому камердинеру глубокое уважение к нему, - что ваш господин работает над большим сочинением. Он погружен в глубокие размышления и не желает, чтобы его отвлекали заботы повседневной жизни. За умственным трудом гениальный человек обо всем забывает. Однажды знаменитый Ньютон...
- Как? Ньютон?.. Такого я не знаю, - сказал Ионафан.
- Ньютон, великий геометр, - продолжал Поррике, - провел двадцать четыре часа в размышлении, облокотившись на стол; когда же он на другой день вышел из задумчивости, то ему показалось, что это еще вчерашний день, точно он проспал... Я пойду к нему, к моему дорогому мальчику, я ему пригожусь...
- Стойте! - крикнул Ионафан. - Будь вы французским королем - прежним, разумеется! - и то вы вошли бы не иначе, как выломав двери и перешагнув через мой труп. Но вот что, господин Поррике: я сбегаю сказать, что вы здесь, и спрошу: нужно ли впустить? Он ответит "да" или "нет". Я никогда не говорю: "Не угодно ли вам? ", "Не хотите ли? ", "Не желаете ли? "
Эти слова вычеркнуты из разговора. Как-то раз одно такое слово вырвалось у меня, он разгневался: "Ты, говорит, уморить меня хочешь? "
Ионафан оставил старого учителя в прихожей, сделав знак не ходить за ним, но вскоре вернулся с благоприятным ответом и повел почтенного старца через великолепные покои, все двери которых были отворены настежь.