Мы тебя привезли тогда на машине. С тех пор минуло двадцать лет, но и теперь, когда я вспоминаю об этом, сердце готово выпрыгнуть из груди. Вот дотронься…
– Матушка, разве меня не подкинули?
– Нет, нет, ты ошибаешься! – Сигэ чересчур решительно затрясла головой.– Человек хоть раз в жизни совершает дурной, ужасный поступок,– продолжала она.– Похищение ребенка – преступление более тяжкое, чем кража денег, чем всякое иное воровство. Я думаю, это хуже, чем убить человека.
– …
– Представляю, как горевали твои родители,– ведь от такого можно сойти с ума! Когда я задумываюсь над этим, мне начинает казаться, что даже теперь я согласилась бы вернуть тебя им… Но нет, я тебя никому не отдам. Конечно, если бы ты их отыскала и пожелала возвратиться к настоящим отцу и матери, тут уж ничего не поделаешь, но… я бы не перенесла этого. Может быть, умерла бы от горя.
– Матушка, не говорите так! На свете у меня только одна мать – это вы…
– Знаю, и это делает мою вину еще более тяжкой… Мы с отцом понимаем, что нам уготовано место в аду, но что нам ад, если нам посчастливилось вырастить такую прекрасную дочь. По взволнованному лицу матери потекли слезы. Тиэко и сама заплакала.
– Скажите мне правду: я подкидыш? – с мольбой в голосе спросила она.
– Нет, нет! Я ведь тебе уже говорила… Почему ты сомневаешься в моих словах?
– Не могу поверить, что такие люди, как вы, как отец, могли похитить ребенка.
– Разве я тебе сейчас не говорила, что раз в жизни человек совершает дурной поступок?
– Скажите, где вы меня похитили?
– В Гионе,– без запинки ответила Сигэ.– Мы приехали туда вечером полюбоваться на цветущие вишни и увидали лежащего на скамейке под вишневым деревом ребеночка – прекрасного, как цветочек. Мы склонились над ним – и он нам улыбнулся. Я взяла его на руки – и уж никакие силы не могли заставить меня снова положить его обратно. Я прижалась щекой к его щечке, а отец поглядел на меня и говорит: «Сигэ, украдем его! Бежим, скорее бежим отсюда!» Остальное было как во сне. Помню лишь, что мы помчались к харчевне
«Хирано», знаешь, той, которая славится имобо [20] – там мы оставляли машину,– и уехали домой…
– …
– Твоя мать, наверное, куда-то отлучилась, а мы и воспользовались этой минутой.
Рассказ Сигэ был не лишен логики.
– Это судьба… Так ты стала нашей дочерью, Тиэко. С тех пор минуло двадцать лет. Хорошо ли мы поступили – не знаю, но в душе я молитвенно соединяю руки и уповаю на прощение за совершенный поступок. Наверное, и отец тоже.
– Матушка, не корите себя! Я всегда говорю себе: до чего же мне повезло!
– Тиэко прижала к глазам ладони.
Похищена ли была Тиэко или подкинута, но в книге посемейных записей она значилась законной наследницей семейства Сада.
Когда отец и мать впервые – она в ту пору поступила в среднюю школу – признались Тиэко, что она не родной ребенок, девочка не восприняла этого всерьез и даже подумала, будто родители так сказали, потому что она плохо себя ведет.
Наверное, они опасались, что она прежде узнает об этом от соседей. А может, верили в непоколебимость дочерней любви и решили: девочка уже достаточно взрослая и можно сказать ей правду. Признание родителей застало Тиэко врасплох, но нельзя сказать, что она уж очень опечалилась. Она не особенно страдала и когда стала взрослой. В ее любви к Такитиро и Сигэ ничто не изменилось, не осложнились и их отношения. Словом, ничего такого не возникло в ее душе, что нужно было искусственно подавлять. Может, тому способствовал характер Тиэко.
Но если она не дочь Такитиро и Сигэ, значит, где-то живут ее настоящие родители; чего доброго, у нее даже и братья есть, и сестры. «Я с ними вряд ли свижусь,– размышляла Тиэко,– и живется им тяжко, должно быть, не то что мне».
Но главное было не это.