Пока они смотрели на машину, маленькое выглядевшее восточным существо бросилось прочь и скрылось из виду.
Они, потянув за ручку, отворили дверь и вытащили потерявшего сознание Ньюта. Видения медалей за героическое спасения заполнили голову Адама. Практические мысли о первой помощи заполнили голову Венслидэйла.
– Мы не должны его двигать, – сказал последний. – Из-за сломанных костей. Надо кого-то найти, чтоб помог.
Адам развернулся. Среди деревьев внизу по дороге виднелась крыша. Это был Жасминовый Домик.
А в Жасминовом Домике Анафема Приббор сидела напротив стола, на котором она за последний час разложила бинты, аспирин и разные другие вещи, связанные с первой помощью.
Анафема глядела на часы. «Он вот-вот должен прибыть», – думала она.
А потом, когда он появился, он оказался не таким, как она ожидала. Вернее, не таким, как она надеялась.
Надеялась она (достаточно сознательно) на кого-то высокого, темноволосого и красивого.
Ньют был высок, но выглядел сплющенным, тонким. И хотя волосы его, вне всякого сомнения, были темны, они не были модно уложены; просто куча тонких, черных прядей, растущих наверху его головы. Это не была вина Ньюта: когда он был помоложе, он раз в пару месяцев приходил в парикмахерскую на углу, прижимая к себе фотографию, аккуратно вырванную им из журнала; на ней был изображен кто-то, потрясающе круто подстриженный, усмехающийся в камеру; Ньют показывал парикмахеру фото, и просил подстричь его так, чтобы он выглядел так же, пожалуйста. А парикмахер, который знал свою работу, взглянув один раз на Ньюта, стриг его классически – подходяще для любой цели, коротко по бокам и сзади. Через год Ньют понял, что к его лицу, очевидно, красивые стрижки не идут. Лучшее, на что он мог надеяться после стрижки – волосы покороче.
И с костюмами было так же. Еще не изобрели одежду, в которой он выглядел бы милым, умудренным, не стесненным. К описываемому времени он научился быть удовлетворен любой одеждой, что помогала ему не намокнуть в дождь и давала место для хранения сдачи.
И красив он не был. Даже когда он снимал очки [50] . А когда она сняла с него туфли, чтобы уложить его в постель, то открыла, что он носил разные носки: один голубой, с дыркой на пятке, и один серый, с дырками на пальцах.
"Полагаю, я должна по этому поводу почувствовать волну теплого, нежного женского того-или-другого, – подумала она. – Я же всего лишь желаю, чтобы он их постирал.
Итак… высокий, темноволосый, не красивый. – Она пожала плечами. – Ладно. Два совпадения из трех возможных – неплохо".
Фигура на кровати начала шевелиться. А Анафема, которая – такова уж у нее была природа – всегда глядела в будущее, подавила свое разочарование и спросила:
– И как мы сейчас себя чувствуем?
Ньют открыл глаза.
Он лежал на кровати в спальне, и спальня была не его. Он мгновенно это понял по потолку. С потолка его спальни все еще свисали на веревках из шелка модели самолетов. Он как-то не нашел сил и времени, чтобы их снять.
А на этом потолке была только штукатурка с дырами. Ньют ранее никогда не был в спальне женщины, но он почувствовал, что это одна из них – в основном по сочетанию запахов. Были слабые запахи пудры и ландыша, и не было никакого прогорклого запашка старых маек, которые забыли, как выглядит нутро стиральной машины.
Он попытался поднять голову, застонал и позволил ей опять зарыться в подушку. Розовая, не мог он не заметить.
– Головой о руль ударились, – пояснил голос, его поднявший. – Ничего, впрочем, не сломано. Что произошло?
Ньют опять открыл глаза.
– Машина в порядке? – спросил он.
– Очевидно. Внутри голосок повторяет «Пожаруйста, зажтегните ремлень».
– Видите? – обратился Ньют к невидимой аудитории. – В то время знали, как строить машины.