Шрифт
Фон
VII
Благоухала ночь. Журчал ручей нагорный.
Блистали звезды. Сон бежал моих очей.
Казалось, душен был и тесен мир просторный,
Хоть в горных высотах меня кропил ручей.
И вот из-за холма явился отрок черный
И стал передо мной… И голос был звончей,
Нежней ручья… И яд из уст его тлетворный
Струился… Взор его был солнца горячей…
«Ты кто?» – я прошептал… Но не ответил он.
Лишь взор его сверкнул, и сладострастный стон
Услышал я… «Ты чей?» – «О! Я ничей, Антоний!..»
«Зачем ты здесь?» – «Зачем?..» – как эхо пронеслось,
Как легкий ветра звук, как дуновенье роз:
– Взгляни… как хорошо… вот здесь… на горном склоне…
22 февраля 1912
«Пора! пора! На свет, на шум столицы…»
Пора! пора! На свет, на шум столицы
Явиться мне и в рог трубить пора!
И рассыпать с победной колесницы
И золото и груды серебра!
Пора! пора! Я вышел из темницы!
Я жил, как пес тюремного двора:
Тюремщик-жизнь мне жалкие частицы
Бросала яств… Но я сказал: пора!
Да, я богат, о жизнь, о проститутка!
Теперь моя уж над тобою шутка
И очередь за мной – бить по лицу!
Я насмеюсь, натешусь над тобою
И под забор пойду с тобой – к венцу!..
И хохотать ослы придут гурьбою…
23 февраля 1912
Стихотворения, посланные в журнал «Русская мысль», 1912[2]
Бумажные розы
Их лепестки, как звук печали нежной.
Их создало искусство женских рук.
Их греза – сад, шумливый и прибрежный,
И золотой весенний солнца круг…
Но вот их быль: покроет неизбежно
Пыль комнаты – моей тоски подруг.
Конец ознакомительного фрагмента.
Серебряные ведра
Шрифт
Фон