Впрочем, – прибавил он через некоторое время, – сегодня еще можно говорить об одомашнивании дельфинов как о приручении целого животного вида, но если однажды человек и дельфин начнут общаться посредством слова, дельфинов уже нельзя будет считать животными и их отношениям с людьми необходимо будет найти новое определение.
– Быть может, увы, это будут отношения господина к рабам.
– От всей души надеюсь, что нет, – взволнованно ответил Севилла.
Она кивнула головой и улыбнулась ему. Он улыбнулся в ответ и с грустью подумал: «Нет в мире ничего совершенного. Под этими крашеными волосами – отличный мозг. Какая жалость, что в головке южанки нет этого мозга. А южаночку я уже знаю как свои пять пальцев, как будто я ее создал: снобизм и гордость, инфантильность и ровно столько чувственности, сколько требуется, чтобы любить ласки. Бог мой, ну почему меня привлекает этот кусок бездушной плоти, ведь она бессмысленна, эта моя жажда, эта лихорадка, это навязчивое стремление к другому полу» (все Севиллы были католиками, каждое утро мать Севиллы с двумя сыновьями ходила к обедне; мальчики прислуживали священнику на хорах, а она в это время – колени ее мучительно ныли от долгого стояния на молитвенной скамеечке – с ненавистью молилась о спасении души своего бывшего мужа, который жил с кубинкой в Майами).
Угловатая девушка подняла руку, но ирландка ее опередила:
– Вы сказали, что вашими исследованиями интересуется военно‑морское ведомство. Пригоден ли дельфин для использования в военных целях?
Севилла весь как‑то неуловимо сжался, но на лице его застыла улыбка.
– Вы должны были бы задать этот вопрос, – игриво ответил он, – какому‑нибудь адмиралу. (Улыбки.)
– Однако, судя по всему, – настаивала ирландка, – интерес военно‑морского ведомства к дельфинам отнюдь не бескорыстен.
– Мне не известны планы военно‑морского ведомства. Тут я полный профан. Я могу лишь строить предположения. Но ведь полиция использует собак, почему бы военно‑морскому ведомству не использовать дельфинов? Вот все, что я могу сказать.
– После всего, что вы нам рассказали, ставить дельфинов на одну доску с собаками – значит недооценивать их.
Он взглянул на нее. У нее были голубые, как незабудки, глаза, необыкновенно ясные, невинные и непреклонные. Ее легко можно было представить в Риме при Нероне; закутанная в длинную белую одежду, она живьем сгорает на кресте, не отрекаясь от веры Христовой.
– Вы правы. От дельфинов можно ожидать других услуг. Но сказать вам, каких именно, я не могу. Это не мое дело. А строить гипотезы я не хочу.
– Я все‑таки считаю, – продолжала ирландка, – что уже теперь вы должны были бы подумать о практическом применении ваших собственных исследований, чтобы потом не сожалеть о них.
Ее слова вызвали оживление в зале, а миссис Джеймсон нахмурила брови.
– Не будем преувеличивать, – махнул рукой Севилла. – Наши милые дельфины не имеют ничего общего с водородной бомбой.
Некоторые слушательницы заулыбались в ответ на слова Севиллы, но лицо ирландки оставалось серьезным, напряженным, озабоченным.
– По‑моему, – сказала миссис Джеймсон, – кто‑то уже давно просит слова. Мисс Андерсон?
Угловатая девушка вздрогнула, и ее большие очки сползли на кончик носа. Она поправила их невероятно длинным указательным пальцем, резким движением выпятила плоскую грудь и устремила на Севиллу свои проницательные глаза.
– Вы говорили, – начала она серьезно и сосредоточенно, – что способ размножения у дельфинов тот же, что и у остальных млекопитающих. Мне, однако, кажется, что все эти процессы – совокупление, роды, выкармливание – должны проходить нелегко, раз они осуществляются под водой, во взвешенном состоянии, а иногда, наверное, и при больших волнах.