Шум, гул, возбуждение в группе старших офицеров.
– И вы, женщины, так называемые итальянки, жалующиеся на недостаток сахара, вы никогда не интересовались в своей безграничной глупости, достаточно ли у вас в башке соли для жизни? Помните, что мы продолжаем воевать и одержим победу в этой войне, защищая и спасая, таким образом, не только свободу мысли и духа в мире, но также любую гибкость и шик, к которым вы так привыкли, ваши наряды и ваши дома от профессорской тяжести, неповоротливости и гротескной немецкой нелепости!.. Я вижу в вас больше чревоугодия, чем любви к элегантности, причём тем больше, чем ближе время завтрака. Чтобы отблагодарить вас за ваши цветы, о псевдо-итальянки, мы, возвращаясь после победы, привезём вам кое-что, что заставит вас перестать жаловаться на недостаток масла… Мы притащим вам жирные австрийские трупы для ваших тартинок!.. До скорого.
По-видимому, нашему восьмому подразделению была предуготовлена высокая и славная участь. После великой победы, одержанной при Пьяве 15 июня, верховное командование тщательно разработало план генерального наступления, в особенности, с участием быстроходных войск, которые должны были совершить молниеносный бросок в первый же крупный прорыв на немецком фронте. Бронемашины, вместе с берсальерами-велосипедистами и кавалерией входили в состав этих быстроходных войск, однако, командование, по традиции, придавало огромное значение кавалерии и признавало минимальную и сомнительную значимость за бронемашинами. В военных кругах не верили в устойчивость брони не только к осколкам снарядов, но даже к пулемётному огню. Что может поделать бронемашина с пробитыми шинами? Каким образом можно будет использовать её быстроходность в случае разбитых дорог и переходов вброд?
Все эти возражения давили на нас, в то время как всё складывалось в пользу нашей скорой общей и личной победы. Действительно, 25 июля поступил приказ всему 8-му подразделению погрузиться в поезд. Мы бережём свои машины, которые, подобно гоночным Фиатам, должны прибыть на поле боя в абсолютной целости и сохранности. По прибытии к месту назначения 8-е подразделение сразу же должно пройти проверку готовности в серии кратких манёвров совместно с кавалерией и берсальерами-велосипедистами.
26 июля я усаживаюсь вместе с капитаном Раби и лейтенантами Боска и Пакканьелла в свою 74-ю бронемашину, погруженную на открытую вагон-платформу на станции Сан-Албания в порту Генуи. Все бронемашины усыпаны цветами. Толпы женщин и детей у балюстрады променада. Цветочный дождь. Колыхание знамён. Пронзительное звучание труб. Однако это не обычная отправка на фронт. Мы, действительно, ощущаем дух механиков и водителей, блуждающий вокруг наземных и воздушных двигателей, предназначенных установить опасный решительный рекорд. Однако когда локомотив даёт свисток и длинный состав, нагруженный военными машинами, ощетинившимися пулемётами, медленно трогается, то шумное патетическое народное чувство прощания с отправляющимися на фронт молниеносно воспламеняет всех. Балансируя между двумя кусачками для проволоки моей 74-ки, я становлюсь полностью похожим на своих солдат и наперегонки с ними швыряю пригоршни воздушных поцелуев девушкам, гроздьями расцветающим на балконах.
Первая долгая остановка в Сампьердарене, на высоком железнодорожном виадуке, посреди аплодисментов из переполненных окон и пёстрого белья, развешенного на верёвках. Кончиками пальцев я почти касаюсь страстных кончиков пальцев двух сестричек, посылающих мне поцелуи с именем и адресом. Это брюнетки. Волосы тяжёлые, как лигурийские сады. Глаза, в которых заключено нежное томление ночного Средиземноморья. Губы, пылающие как горы Сицилии, увенчанные лесами, пламенеющими в августовских закатах. Зубы, белейшие и острые, как домики, теснящиеся в ряд в глубине итальянских рейдов, когда они появляются на заре, навстречу стремительно несущемуся судну. Двух сестёр зовут Августой и Викторией. Я посылаю им свои поцелуи, но мне хотелось бы выпить их, настолько они свежие, яркие, пылающие и солёные, как два глотка моего Средиземноморья.
Конец ознакомительного фрагмента.