В предвоенной Польше антисемитские настроения и действия не были редкостью. Одноклассник Кароля Войтылы вспоминает, что и у них в классе евреев «иногда донимали». Но Войтыла никогда в этом участия не принимал: «Кароль, который был председателем братства Девы Марии «Sodalicja Mariańska», всегда вставал на их защиту. Они его очень любили…».
Рассказывает Регина (Гинка) Беер[1] – еврейка, жившая по соседству с семьёй Войтылы и игравшая вместе с Каролем в любительском театре: «Была только одна семья, которая по отношению к нам не проявляла даже намёка на национальную неприязнь – Лёлек и его папа. Когда мне надо было уехать из Польши в Палестину (так как евреям грозила расправа), я пошла попрощаться с Лёлеком и его отцом. Пан Войтыла был очень расстроен моим отъездом. Он спросил, почему я покидаю
Польшу, и я объяснила ему. Он всё время повторял: «Не все поляки антисемиты… Ты ведь знаешь, что я – нет». Мы говорили с ним откровенно, и я сказала, что таких поляков, как он, немного. Он был очень подавлен происходящим, а Лёлек огорчился даже больше, чем его отец. Я сказала ему «до свидания» так ласково, как только смогла, но он был настолько взволнован, что не мог найти ни слова, чтобы мне ответить. Поэтому на прощание я протянула руку его отцу и вышла».
Источники: D. O'Brien, The Hidden Pope (воспоминание P. Beep); J.I. Korzeniowski, Anegdoty i ciekawostki z życia Jana Pawła II (воспоминание Яна Волчко)
Вначале Кароль Войтыла вовсе не думал о том, чтобы стать священником. Ему казалось, что его призвание в другом – больше всего ему нравились литература и театр. Он хотел стать актёром. А «актёр – это не шут, а деятель, исполняющий свою миссию», – как говаривал Юлиуш Остерва[2].
«Я помню его первую встречу с митрополитом Адамом Стефаном Сапегой, – рассказывает священник Эдвард Захер, который преподавал Каролю Войтыле катехизис. – Это было в мае 1838 года. Митрополит приехал в Вадовице с официальным визитом. За несколько дней до его приезда я позвал Кароля Войтылу и попросил его: «Лёлек, приготовь приветственную речь. Приезжает наш митрополит». Я помню, он написал замечательную речь! Но ещё лучше её произнёс. Когда церемония закончилась, митрополит, взяв меня за руку, спросил:
– Он что, собирается стать священником?
– К сожалению, нет! – ответил я.
– Жаль, жаль! Но почему? – допытывался архипастырь.
– Потому что он влюблён в полонистику. И даже уже пишет стихи. Он хочет стать актёром.
– Жаль, очень жаль! – повторил Адам Сапега».
Источник: ks. К. Pielatowski, Uśmiech Jana Pawła II (воспоминание о. Э. Захера)
Все, кто знал Кароля в школьные годы, утверждают, что он был хорошим другом. Хотя «подсказок и списывания не признавал, но относился с пониманием, когда кто-либо из соседей по парте заглядывал в его тетрадь».
Вдень экзамена на аттестат зрелости Клюгер сел за парту прямо за Войтылой, хотя прекрасно знал, что не в правилах Кароля подсказывать или давать списывать. Почему же он занял именно это место? Потому что обладал интуицией.
Это был экзамен по латыни: нужно было перевести на польский язык оду Горация. Юрек сделать этого не сумел. Он грыз ручку, смотрел в потолок, а время шло. Наконец – и это была его последняя надежда, – он начал отчаянно гипнотизировать спину друга, безмолвно взывая о помощи. И вдруг… Кароль медленно отодвинулся в сторону, чтобы была видна страница с переводом, который он сделал.
После экзамена, как пишет биограф, Юрек Клюгер поблагодарил товарища. Кароль в ответ только понимающе улыбнулся.
Источники: G.F. Svidercoschi, Lettera ad un amico ebreo; D. O'Brien, The Hidden Pope; Młodzieńcze lata Karola Wojtyły: Wspomnienia (воспоминание Антония Богдановича)
Вспоминает его подруга из Вадовице, Халина Круликевич-Квятковская: «Каким был Кароль Войтыла? Несомненно, он отличался от своих друзей, был особенным. Но что это означает? Трудно передать словами… Он всегда был весёлым, очень общительным. Первым утешал и в беде, и в болезни. Занимался спортом. Заносчивость была ему совершенно не свойственна. И в то же время всегда чувствовалось, что в нём существует какой-то свой мир, недосягаемый для нас особый образ мыслей, чувствовалось, что он человек глубоко религиозный, что знает и может сделать больше всех нас, что читает трудные философские книги, которые нам наскучили бы уже через несколько страниц, серьёзно занимается учёбой и не тратит ни одной минуты впустую… Пишет поэмы, стихи, философские пьесы, которые для нас слишком сложны. Когда с кем-нибудь разговаривает, внимательно слушает своего собеседника. И всегда, даже сегодня, в глазах его вспыхивают искорки то ли юмора, то ли иронии, но при этом он полон искреннего понимания и участия по отношению к человеку, с которым беседует. Журналисты часто задают вопрос, были ли у него недостатки. Не знаю. Мне они не известны. Без трёх минут восемь он пробегал через расположенную рядом с его домом рыночную площадь и в последнюю минуту перед началом занятий влетал в класс, встряхивая огромной растрёпанной копной густых, непослушных волос[3]
Конец ознакомительного фрагмента.