Облик его – стройного молодого человека с серебряными вьющимися волосами, в светло-серой фланелевой рубахе, жилетке и брюках из зеленой кожи – отражается в высоком, заключенном в золоченую раму зеркале, что висит па стенной панели из светлого дерева. Глаза у юноши серо-зеленые, взгляд ровный. Худоба, тонкие черты и серебро волос отвлекают внимание от скрытых под фланелью стальных мускулов и мозолей от оружия на крепких ладонях.
– Чего ради она меня туда тащит? Я не консорт, чтобы участвовать в церемониях.
Гален аккуратно расправляет лежащую на бело-зеленой парче покрывала одежду.
– Маршал считает, что тебе следует узнать о Сарроннине из первых рук. И ты консорт, нравится тебе это или нет.
– Ха, да у нее на уме совсем другое. Если кому и иметь дело с Сарроннином, так это Ллиз.
Гален вновь пожимает плечами, беспомощно, но так энергично, что его светлые, падающие на плечи кудри подпрыгивают.
– Милостивый господин, в любом случае мне надлежит одно – повиноваться приказам маршала.
В этот миг дубовая дверь, соединяющая просторную комнату с анфиладой покоев, занимаемых маршалом, распахивается, и в помещение входит женщина. Она высока ростом, стройна и обликом и статью более всего напоминает смертоносную рапиру, чему не могут помешать драпирующие фигуру струящиеся зеленые шелка. Маршала, поотстав на шаг, сопровождает единственная стражница, воительница с коротко остриженными каштановыми волосами, подернутыми сединой.
Юноша переводит взгляд с полупрозрачного шелкового одеяния маршала на собственное, разложенное поверх парчового покрывала.
Женщина слегка изгибает губы, но улыбка не касается ее взора.
– Креслин, если блестящие шелка могу носить я, то, вне всякого сомнения, можешь и ты. Эти одеяния – дары тирана, и отвергнуть их означает затруднить переговоры. В отличие от тебя, я предпочитаю не артачиться по пустякам, а упорство проявлять в делах, действительно имеющих значение.
Голубые глаза маршала соперничали твердостью с темными камнями Оплота. Контраст между непреклонностью этого взора и мягкостью обтекавших гибкое, мускулистое тело зеленых шелков вызывал в памяти снежных барсов, крадущихся по кряжам Крыши Мира.
Креслин склоняет голову, снимает зеленую кожаную безрукавку и, бросив ее на кровать, говорит:
– Я буду готов через минуту.
– Спасибо.
Она отступает и удаляется в свои покои. Но тяжелая дубовая дверь остается открытой.
Креслин бросает фланелевую рубашку рядом с жилетом и стягивает кожаные штаны.
– А это еще откуда? – Гален указывает на тоненький красный шрам под левой рукой консорта.
– Упражнялся с клинком... Откуда же еще?
– Милостивый господин, а знает ли маршал?..
– Знает, знает... И не может ничего возразить против того, чтобы я умел позаботиться о себе...
Креслин с недовольной гримасой натягивает на мускулистые ноги шелковые брюки.
– Я твержу ей одно и то же: если меня считают слишком чувствительным, значит, мне следует упражняться еще больше. Она качает головой, но запрещать – во всяком случае, пока – не запрещает. Порой мне приходится расточать улыбочки, но по большей части удается обходиться доводами рассудка. Я хочу сказать... Сам посуди, куда бы это годилось, не умей сын самой грозной воительницы Закатных Отрогов отличить один край клинка от другого?
Гален вздрагивает, хотя в комнате не холодно.
Креслин надевает рубашку и расправляет ее, глядя в зеркало.
– Милостивый господин... – набирается храбрости Гален.
– Что, Гален? Какая-нибудь складка легла не так?
Руки Галена умело поправляют воротник и скрепляют его полученной от маршала изумрудной брошью, оправленной в серебро.
– Еще и это? Я прямо как раб в ошейнике!
Гален молчит.
– Ладно. Коль скоро приходится чтить это, пропади оно пропадом, Предание, то я и есть невольник.
– Милостивый господин...