Колготок не было, но Клаве выдали вместо них портянки, и даже нашли сапоги, которые, хоть и были немного великоваты, все же не спадали так запросто с ног. Потом ее напоили чаем с сухарями и кусочком сахара. Клава как раз, жмурясь от пара, дула на стакан с раскаленным чаем, когда вошел Ленин.
Он был в расстегнутом пиджаке, руки держал засунутыми в карманы брюк, так что пиджак расходился назад, зажатый локтями, и открывал пуговицы сорочки на подтянутом животе. Вид у Ленина был веселый, словно в коридоре Кремля его только что кто-то рассмешил. Искрясь этим смехом, он торопливо подошел к привставшей ему навстречу Клаве и протянул ей вынутую из кармана руку.
- Ульянов, Ленин, - мягко сказал он, весело щурясь, словно и фамилия была у него какой-то смешной.
- Орешникова, Клава, - ответила Клава и робко сунула свою лапку в теплую и плотную ленинскую ладонь.
- Ну, если ты - Клава, значит я - пгосто дядя Володя, - махнул рукой Ленин.
- Как наши сухаги? Не очегствели еще вконец? Тут сам уж чегствеешь, хуже сухагя. А что же ты, Наденька, так мало сахагу ей дала? Это не годится.
- Так ведь мало и есть, - возразила невысокая темноволосая женщина, наливавшая Клаве чай. - По куску на человека.
- На человека - по куску, а на детей - по два, - быстро ответил Ленин, снова сунув руку в карман и, хитро прищурившись, по-воробьиному свернул голову набок. - Если у нас дети сахаг есть не будут - ггош цена всей геволюции. Да, именно так, ггош цена. Для чего мы тогда, спгашивается, всю эту кашу завагивали? Ну да ладно, чегт с ним, с сахагом, - Ленин присел на табурет и сложил руки на коленях, внимательно глядя на Клаву. - Давай, Клава, гассказывай. Как тебе живется?
- Плохо, - созналась Клава. - Маму с папой убили, и сестру Таню.
- Ты, значит, сиготка, - тихо произнес Ленин, сочувственно вздохнув. Да, вгемя сейчас такое, что поделаешь, война. Полстганы у нас сиготы. Я ведь тоже годителей потегял, и сестгу, и бгата. Но вот если мы с тобой будем дгужить, нам будет веселее.
Клава невольно улыбнулась, глядя в ласково искрящиеся глаза Ленина, и Ленин тоже улыбнулся, пододвинув к себе стакан с дымящимся чаем.
- А ничего, что я такой стагый? - засмеялся Ленин. - Будешь со мной дгужить?
- Так ведь вас убить хотят, - сообщила вдруг Клава.
- Газве? - смешливо изумился Ленин, отхлебнув чаю, словно не верил, что его вообще можно убить. Темноволосая женщина, которую Ленин назвал Наденькой, подсела к столу, молча, насуплено следя за Клавой. Но глаза у нее были не злые, просто очень усталые.
- Хотите, я вам наедине расскажу? - застеснялась ее Клава.
- Это моя жена, Надежда Константиновна, - сказал Ленин, переставляя свой кусочек сахара к стакану Клавы, как шахматную пешку. - От нее никаких госудагственных тайн. Ну, и кто же меня гешил уггобить?
- У него лица нету, - выдавила из себя Клава. - Он монашку посылал, ту, что стреляла.
- Куда стгеляла?
- В вас.
- В меня эсегка Каплан сгеляла, - заметил Ленин. - Она никогда в монастыгях не была. Или была, как ты думаешь, Наденька?
- Не была, - тихо ответила Надежда Константиновна.
- Вот, - победно прихлебнул чаю Ленин. - А насчет человека без лица, так мы его отыщем. Никуда он не денется. Газ есть человек, лицо должно быть, неминуемо. Скгывать свое лицо - нехогошо. Газбегемся и накажем. Все что ты пго него знаешь, расскажешь у товагища Дзегжинского.
- Устиньей монашку звали, Устиньей Щукиной, - вспомнила Клава.
Ленин поставил стакан на стол.
- А вот это - пгавда, - тяжело промолвил он в наступившей тишине.
Надежда Константиновна двинула руками по столу. Клаве сдавило голову неизвестной, колодошной силой, так что она чуть не свалилась на пол в беспамятстве.
- Не хотелось беспокоить тебя, Наденька, - сказал Ленин. - Ей гожу клещами погвали, чтобы никто не узнал.