Пиджак его распахнулся, на сорочке росли кровавые, раздавленные пятна. Бледная баба запрыгнула на него своими босыми ногами, твердыми, как бивни, и насмерть продавила грудь. Толпа налезала со всех сторон. Один рабочий с грязными усами косо закусил губу и ударил стрелявшую женщину кулаком в лицо, но упасть она не смогла, жилистые руки схватили ее под локти, вцепились в темные волосы. Из носа женщины уже текла густая, смоляная кровь. Ее повалили на колени. Кто-то в картузе наотмашь, с грязными звуками, стал бить ее сапогами в живот.
- Это террористка Каплан, эсерка, - глухо бредил какой-то молодой человек в тумане дождя.
- Щукина я, Устинья, - зло и гордо захрипела стрелявшая, мотаясь под ударами сапог.
Ленин не слышал ее. Одна из пуль пробила ему сердце.
- Помрет он! - взвыла Варвара, потерявшаяся в бесконечной ночной тьме.
Клава очнулась от ее сорвавшегося, надрывного плача. Варвара каталась где-то по траве. Клава на ощупь нашла ее, поймала и стала утешать.
- Ну не плачь, Варенька, - шептала Клава, гладя рвущуюся Варвару по мокрым, распушившимся волосам. - Может еще и не помрет, может выживет!
- Да опоздала я, опоздала! - растяжно ныла Варвара, безжалостно натирая руками лицо. - Помрет он! А как помрет - конец света настанет! Конец света же настанет!
Клава и не знала, как утешить Варвару, ей было ее очень-очень жалко. Она даже и не думала о конце света, ей только хотелось, чтобы Варвара перестала сейчас плакать и мучиться.
- У него разбито сердце, он теперь точно помрет! - голосила Варвара. - И вся земля сгорит, ничего же не останется, ни травиночки! Ну что мне с ними делать? Ну скажи вот, что мне с ними делать? Да если б не они, я б... я б святой сталааа! - разразилась новыми рыданиями Варвара. - Жизнь всю, гады, жизнь мне всю испаскудили!
- Ну зачем тебе, Варенька, зачем тебе быть святой, - бормотала Клава, нежно целуя Варвару во вспухшее заплаканное личико.
- Ну что ты понимаешь? Что ты понимаешь? - с забитым носом стала спрашивать Варвара, перестав вдруг выть. - Что ты понимаешь в святости? А теперь я кто? Кто я теперь?
- Ты - солнышко, - ласково ответила Клава.
- Не хочу быть солнышком, - капризно не соглашалась Варвара, всхлипывая, но уже не плача. - Хочу быть дочкой у Бога. А то у Него сын есть, а дочки нету.
- Значит, не хочет Он себе дочки, - предположила Клава, уже сильно ревнуя Варвару к Богу, дочерью которого та обязательно хотела стать.
- Не хочет? - ехидно спросила Варвара. - Так я Ему сама весь мир изведу! Я Ему солнце в речку бухну!
- Не надо, не надо мир изводить, - попросила Клава. И еле слышно прибавила:
- Варя, ты меня любишь?
- Люблю, - сразу ответила Варвара.
- А кого ты больше любишь, меня или Бога?
- Тебя, - недолго подумав, решила Варвара.
Клава скульнула от счастья и стала ее целовать.
- Ох, ох, - заквохтала Варвара, уже забыв о конце света и улыбаясь от щекочущих Клавиных губ, да понарошку отталкивая Клаву руками. - Будет тебе, лизаться-то. Ну, оставь, чумная ты девка!
Спали Клава с Варварой в оставшемся после Устиньи гробу. Клава среди ночи отчего-то очнулась и лежала дальше без сна, чувствуя на груди глубокое и теплое дыхание любимой Варвары. В скиту было очень темно, где-то капала с крыши в лужу вода, а когда налетал ветер, мертвый дождь сыпался с листьев деревьев густым, непрерывным шорохом, точно это покойная Устинья вернулась и паслась за окном в траве, перетаскивая за собой небольшое тело убитого ею Ленина. Клаве становилось страшно, когда оживал умерший дождь, и она жалась к теплому телу Варвары, сопевшей и иногда двигавшейся во сне. Однажды Варвара открыла круглые, спящие еще глаза и тихо сказала:
- Не только у Бога есть сын. У Ленина тоже есть. Такой страшный.
Клава попыталась представить себе сына Ленина, но не смогла.