— Не бойся, мама, и доверься мне, — сказал он и обернулся к Гленде, которая уже стояла перед ним, сложив руки под грудью так, чтобы она сразу бросилась хозяину в глаза. — Я стоял за дверью и слышал все, что ты наговорила моей матери.
Девица не шелохнулась, лишь мило осклабилась, не веря ни единому его слову.
— Я только сказала, что мадам отлично выглядит и я с большой радостью сошью для нее целую кучу новых платьев. Вы могли слышать только это, милорд.
— Мой слуга Гвент ненавидит воров, а я ненавижу лгунов, — пояснил он, срывая с Гленды одежду, новую, добротную, которую она утаила от Гастингс. Он не оставил на ней даже чулок. — Вот так. Найди себе что-нибудь в сундуке моей матери. Если побрезгуешь лохмотьями, которые предназначала для нее, то отправляйся из Лэнгторна нагишом. Мне это безразлично.
— Милорд, вы не можете так поступить. Мужчины изнасилуют меня, они станут…
— Вот и отлично, — отрезал Северн. — Делай, как знаешь, но чтобы до полуденных колоколов тебя уже не было в замке. — А когда служанка шмыгнула в коридор, с улыбкой обернулся к матери:
— Впредь никто не посмеет тебя мучить. Никто. Клянусь.
— Она весьма изворотлива, Северн, — возразила леди Морайна, — сэр Роджер не мог с ней управиться. Он даже не знал, что это она выгнала меня в лес умирать от голода.
— Хотя должен был знать. Он — мужчина. Он был в ответе за Лэнгторн и его обитателей. Я пришлю сюда Гастингс. И я хочу, чтобы твои щеки опять порозовели.
К полудню выяснилось, что из замка исчезли не только Гленда с сэром Роджером, но и кошель с деньгами.
— Прикажете разыскать их, милорд? — спросил Гвент, нетерпеливо потирая огромные руки.
— Да, разыщи их, Гвент, забери деньги и отпусти. Надеюсь, сэр Роджер уже не так уверен в правильности своих поступков. Для этого дурака наказание окажется более жестоким, но он его заслужил.
— Такая мысль не приходила мне в голову, милорд, ведь мы обрекаем сэра Роджера на бесконечные муки. Да, мне это нравится, — одобрил Гвент, торопливо выходя из зала.
Северн повернулся к жене. Гастингс, нахмурившись, поддала ногой грязную солому на полу, затем подняла на него глаза и густо покраснела. Он лукаво приподнял бровь:
— Что с тобою? Неужели расстроилась из-за того, что забыла про солому?
Гастингс молча смотрела на него, и он понял ее мысли, словно это, были мысли волкодава Эдгара. Северн расхохотался. Тогда она подскочила к нему и замолотила кулачками по широкой груди, не давая ему опомниться. Когда все остолбенело уставились на них, он сжал ее руки и спросил:
— Что случилось, милая? Тебя обидели? Отчего ты покраснела, взглянув на меня? Ночью я хочу порадовать тебя новым способом и хочу, чтобы ты весь день об этом думала. Обо всех способах, какими мужчина и женщина могут осчастливить друг друга. Мы непременно испробуем их все до единого, и все до единого тебе понравятся.
— Но ведь в прошлый раз ты заставил меня приподнять зад, — прошептала она.
— Жаль, что в темноте я мог наслаждаться тобою лишь на ощупь. Ах, какая же ты нежная и податливая, Гастингс. Твоя попка очень мне нравится. Я уже говорил об этом вчера, правда? Или ты забыла?
— Так и будешь дразнить меня, пока я не захочу тебя прибить, Северн? Кстати, я слышала твой разговор с Гвентом. Ты поступил верно, надеюсь только, что сорвать с Гленды одежду не доставило тебе особой радости.
— Совершенно никакой, — заверил он. — Мне редко приходилось так злиться. Разве что на тебя.
— Хорошо, милорд, у меня еще полно дел.
Через неделю леди Морайна, уже не такая бледная и худая, объявила:
— Я знаю, на ком следует жениться Тарстону. Все опустили ножи и вилки, в зале наступила мертвая тишина. Северн еще не привык, что мать снова рассуждает здраво, хотя с тех пор, как Гастингс взялась лечить ее зельями Ведуньи, у нее не было ни одного припадка.
— И кто же это, матушка?
— Дочь сэра Вильяма Дорсета.