– Сукин…
Он с силой потер лицо обеими руками и рассмеялся горьким коротким смешком. Потом лег, отвернулся и замолчал, слепо уставившись в стену.
Должно быть, прошло много времени; в конце концов до него донеслось тихое, размеренное дыхание О'Данна. Повернувшись на другой бок, Броуди убедился, что адвокат уснул.
Двигаясь совершенно бесшумно, он встал с койки. Господи, как хорошо иметь возможность распрямиться, потянуться всласть! Корабль качнулся, но Броуди устоял на ногах: многолетний опыт моряка помогал ему с легкостью приспособиться к качке. За воем ветра и шумом волн стук его сапог был совсем не слышен. Он открыл дверь и вышел из каюты.
Ниже уровня палубы, рядом с камбузом, как он сразу заметил, располагались четыре каюты. У Броуди ничего особенного не было на уме, он хотел только пройтись, немного размять затекшие от долгой неподвижности ноги. За два дня, проведенных вне стен тюрьмы, он ел и спал вдоволь, но по-прежнему ощущал глубокую усталость, как будто все еще не оправился после тяжелой болезни.
Он был уже на полпути к трапу и думал лишь о том, чтобы несколько раз пройтись взад-вперед между ним и своей каютой, когда услыхал на ступенях топот чьих-то ног. Черт бы их подрал! Дверь каюты, рядом с которой он находился в эту минуту, была закрыта. Но вот заперта ли она? Нет. Броуди толкнул дверь, вошел и закрыл ее за собой.
Да так и застыл на месте, прислонившись спиной к двери. При свете тусклого масляного фонаря он увидел девушку, лежавшую на койке. Долгое время Броуди просто смотрел на нее молча, не веря своим глазам. Так странно было видеть ее здесь! Он мог бы по пальцам одной руки пересчитать те случаи, когда ему приходилось плыть на одном корабле с женщинами. Лишь много позже до него дошло, что эта девушка и есть жена Ника. Вернее, вдова Ника.
Броуди подошел поближе, придерживая руками цепь, чтобы та не звякнула. Жена Ника оказалась худенькой и миниатюрной и напоминала подростка. Лицо у нее было белее подушки, на которой она лежала. Может, она больна? Волосы рыжеватые или светло-каштановые: при таком скудном освещении трудно было разглядеть. Броуди вспомнил, что ее зовут Анной. Вот ее нежные веки затрепетали, и ему показалось, что она сейчас откроет глаза, но нет, она так и не проснулась.
Ему бы следовало уйти: нехорошо глазеть на спящую. Ее лицо казалось таким открытым и беззащитным, что в его душу закралась жалость. Видимо, ей снился приятный сон, потому что легкая улыбка заиграла у нее на губах. До чего же она хорошенькая! Броуди пожирал ее зачарованным взглядом. Улыбка исчезла с лица Анны, тихий стон вырвался из ее груди. Что это? Испуг? По лицу невозможно было судить, только ресницы трепетно вздрагивали, больше ничего, но ему стало страшно за нее.
Подойдя ближе, Броуди склонился над ней, словно мог этим защитить ее.
Анне снилось, что она шла по весеннему лесу, усеянному ландышами. Солнце жарко пригревало, но тугие, белые, как снег, свежие ландыши источали прохладу. Николас шел рядом с ней и держал ее за руку. Счастье согревало ее изнутри. Один раз он остановился, повернул ее лицом к себе и поцеловал. Страстно и нежно. А потом они возобновили свою прогулку по лугу среди прохладных белых ландышей.
Откуда-то доносился странный звук, похожий на вой, пугавший ее. Вой становился все громче, проникал прямо под кожу… Ей было страшно. Она хотела, чтобы Ник остановился, вернулся на покрытый ландышами луг, но он все шел вперед. Она увидела просвет в облаках у себя над головой. Сквозь него показалось сверкающее острие ножа. Вой стал оглушительным, он врезался ей в мозг, как пила, а лезвие ножа между тем спускалось все ниже.
Она открыла рот, и панический крик вырвался из ее груди – отчаянный вопль, заглушивший все вокруг. Она и представить не могла, что умеет так громко кричать.