— Бери свою Сабрину вместе со всеми ее землями и богатствами, а так как я кое-чем тебе помогу, ты ведь немножко поделишься со мной, правда?
Карлос молчал и не отрывал глаз от ее губ.
Тогда она коснулась указательным пальчиком его губ, легонько провела по ним.
— У тебя будет все, что ты хочешь, амиго, — хрипло проговорила она. — Все… включая меня тоже.
— Да, — согласился он, вставая. — Все, включая тебя.
Он резко притянул ее к себе и впился в податливые губы. Потом огляделся и спросил:
— Где? В твоей комнате? В лесу?
— В лесу, — пробормотала она, проводя рукой по его животу.
Карлосу стало тесно в узких штанах. Оторвавшись от ее губ, он прорычал:
— Когда ты будешь с гринго, ты меня вспомнишь.
И он потащил Констанцу, которая и не думала сопротивляться, в глухой лес.
Сабрина тоже была в лесу, но, в отличие от Карлоса и Констанцы, одна… Или думала, что одна.
Отказавшись ехать с отцом и Бреттом в Накогдочез, она оседлала Сирокко и отправилась на прогулку, дав полную волю своей лошадке. Сабрина выросла в этих лесах и никогда их не боялась. Здесь ей было все так же знакомо, как на гасиенде, но сегодня у нее было смутное ощущение, что за деревьями скрывается враг. Ей вспомнилось ворчание Бониты и известие об убийстве Риосов, и она стала внимательнее прислушиваться ко всяким шорохам, поняв в конце концов, что действительно не одна в лесу. Кто-то крался за ней тайком. Она спокойно подумала, что этот человек совсем не в ладах с лесом, когда позади нее громко хрустнула ветка.
Она не столько испугалась, сколько ей стало любопытно, и она продолжала как ни в чем не бывало свою прогулку, правда, незаметно повернула обратно к гасиенде. Проезжая под высокой сосной, она придержала Сирокко, влезла на нижнюю ветку и тихонько приказала лошадке продолжать путь. Сирокко послушалась, и Сабрина осталась поджидать врага.
Ждала она недолго. Через несколько минут появился всадник. Сабрине он показался незнакомым, поэтому с мыслями о Риосах она нагнулась и достала кинжал. Сверкая глазами, с растрепавшимися огненными волосами она бросилась на всадника.
Через мгновение она уже сидела позади него, прижав кинжал к его горлу. Срывающимся от волнения голосом она крикнула:
— Имя или жизнь?
Все шло, как она задумала, правда, она не предусмотрела возможности яростного сопротивления своего противника. Он перехватил ее руку с кинжалом и локтем ударил ее в живот, отчего она на секунду задохнулась и ослабила хватку, что дало возможность всаднику убрать ее руку от своего горла.
Сабрина не покорилась, и они, не произнеся ни звука, пытались бороться, пока лошадь не рванула вперед и не сбросила обоих на землю. Неожиданно она взглянула в лицо противника и остолбенела:
— Сеньор Олли! — воскликнула она, и ее злости как не бывало. Она была совершенно изумлена. — Зачем вы меня преследовали?
На его лице промелькнуло раздражение, удивление, разочарование, стыд, и он, проигнорировав ее вопрос, разразился такой тирадой, что Сабрина только молчала и моргала глазами.
— Прошу прощения! — резко прервала она его, не поняв ни слова из пятидесяти, произнесенных им. — Говорите по-английски!
— А я как говорю? — возмущенно переспросил Олли.
Они долго смотрели друг на друга, потом Сабрина встала и протянула ему руку.
Олли отряхнул одежду и пробормотал с неудовольствием:
— Еще не хватало! Помереть мне на этом месте! Ни одного живого места не осталось!
Раздираемая любопытством и неожиданным весельем, Сабрина с трудом удерживалась от смеха. Она хмыкнула, и Олли неприязненно взглянул на нее.
— Смеяться надо мной? — Он был в ярости. Его карие глаза сверкали злобой, и он сжал кулаки. — Грешно смеяться над чужим несчастьем. Даже в этом захолустье вас должны были чему-нибудь научить.