Мысль была настолько дурацкая, что Мур поскорее отогнал ее.
— Ну и ладно. Тони и Феликс, вы теперь мои подмастерья. В этой комнате вы будете есть и спать. Тюфяки возьмите вон там. — Старикашка махнул бурой волосатой рукой в темный угол. — Вон в том углу стоят метлы и совок. Я приказываю вам подмести комнату и вообще прибрать тут все и почистить, и уж извольте постараться. Когда все приберете, можете расстилать тюфяки.
— Простите, сэр… — начал Тонино. Он испуганно умолк, когда морщинистая старая обезьяна развернулась и поглядела на него. Тогда он сказал совсем не то, что собирался: — Простите, сэр, а как нам вас называть?
— Меня обычно зовут господин Таррантул, — сообщил старикашка. — Можете называть меня просто «господин».
При звуке его имени Мур ощутил легкую тревожную дрожь. Наверное, из-за того, что он уже изрядно недолюбливал этого обезьяноподобного старика. От него так мерзко пахло — старыми тряпками, сыростью, нездоровьем, — и это напомнило Муру о… о… о чем-то полузабытом, но все равно от подобных воспоминаний становилось страшновато и как-то не по себе. И тогда, чтобы прийти в себя, Мур произнес то, что не решился сказать Тонино:
— Сэр, мы еще не обедали.
Круглые обезьяньи глаза господина Таррантула прищурились.
— Правда? Ну что ж, приберете и подметете комнату — получите поесть.
С этими словами он повернулся и помчался по каменным ступеням к двери. Полы тускло-черного сюртука развевались у него за спиной. На площадке он остановился.
— И смотрите у меня, никакого колдовства! — рявкнул он. — Не потерплю здесь подобных фокусов! Никаких глупостей. Это место находится во времени, которое отделено от всего остального времени, и извольте вести себя здесь как следует!
Он вышел за дверь и захлопнул ее за собой. Мальчики услышали, как снаружи задвинули засов. Другой двери в подвале не было. Еще наружу выходило окно под самым потолком, наглухо закрытое и такое грязное, что сквозь него ничего не было видно, — в это окно сочился скудный серый свет. Мур и Тонино поглядели на окно, на дверь и друг на друга.
— А почему он сказал «никакого колдовства»? — спросил Тонино. — Ты что, умеешь колдовать?
— Не думаю, — ответил Мур. — А ты?
— Не… не помню, — с несчастным видом пожал плечами Тонино. — Ничего не помню.
И Мур тоже ничего не мог вспомнить, как ни старался. Он ничего не знал наверняка, в том числе и того, почему они здесь оказались и нужно ли теперь бояться или просто огорчаться. Из последних сил Мур цеплялся за то единственное, в чем был твердо уверен: Тонино моложе его и он, Мур, должен заботиться о Тонино.
Тонино дрожал.
— Давай найдем метлы и начнем подметать, — сказал ему Мур. — Согреемся, а когда закончим, он даст нам поесть.
— Может, даст, а может, и не даст, — отозвался Тонино. — Ты что, ему веришь?
— Нет, — мотнул головой Мур. Оказывается, в глубинах его замороченного сознания еще осталось что-то незыблемое. — Но лучше не давать ему повода нас не кормить.
Они разыскали две истертые метлы и совок с длинной ручкой в углу у лестницы, где валялась груда поразительно разнообразного мусора: ржавые жестянки, затянутые паутиной доски, всякие тряпки, такие древние, что превратились в кучки пыли, трости, битые горшки, сачки для бабочек, удочки, половина тележного колеса, сломанные зонтики, шестеренки от часов и прочий хлам, обветшавший настолько, что уже никто не догадался бы, для чего он был предназначен, — и принялись за уборку.
Обсуждать было нечего, и они начали с того конца, где лестница.