Я не собирался страдать, как мой отец, когда он узнал, что у мамы наконец-то открылись глаза и она поняла, что сможет предложить мужчине нечто большее, чем преданность. Черт подери, Эрика, неужели ты настолько наивна, что не видишь, как я люблю тебя?
Эрика ушам своим не верила. Широко раскрыв глаза, смотрела она на Данте.
Фаулер окинул мрачным взглядом полное недоумения лицо Эрики. Потом, схватив бутылку бренди, налил себе большой стакан для храбрости.
– Знаю, что тебе это все равно, но все-таки скажу. Я влюбился в тебя в тот самый первый вечер, когда ты так стремительно вошла в мою жизнь, и случилось это в самом неподходящем месте. Но такова, видимо, ирония судьбы, – с горечью добавил он и, залпом проглотив бренди, налил себе еще. – Бывает, что человек ищет любовь большую часть своей жизни, а когда наконец находит, то это чувство может сыграть с ним злую шутку. Но я не могу от тебя отказаться, Эрика! Ты возбудила во мне столько чувств, что я не могу теперь представить себе жизни без тебя.
Эрика по-прежнему не проронила ни слова, и Данте почувствовал, что раздражение его нарастает. Он открывает ей душу, а она сидит словно истукан. Похоже, его пылкое признание ни капельки не тронуло ее. Иначе она бы хоть как-нибудь отреагировала.
– Ну что ты молчишь? Скажи мне что-нибудь! – возмущенно воскликнул Данте. – Проклинай меня, ругай меня, кричи на меня! Только, черт тебя подери, не смотри на меня так! Я больше этого не выдержу!
О, как же она любит этого человека! Одного взгляда на Данте было достаточно, чтобы у Эрики возникло безудержное желание. А что уж говорить о тех восхитительных чувствах, которые пронзали ее всякий раз, когда он начинал ее целовать и ласкать! Сердце Эрики пело от радости. Она даже боялась, что оно разорвется от счастья, прежде чем она успеет произнести слова, которые носила в себе последние несколько месяцев. Слезы радости хлынули у нее по щекам, и через секунду Эрика уже рыдала.
Данте тяжело опустился на стул. Вот как? Она плачет? Значит, его признание лишь растравило ей душу. Все понятно: Эрика не любит его. С трудом поднявшись, Фаулер побрел к двери.
Тишину прорезал прерывистый голос Эрики:
– Данте, я…
– Не нужно ничего говорить, – прервал он ее, выдавив из себя некоторое подобие улыбки. – Твое молчание было достаточно красноречивым. Я постараюсь, чтобы весь оставшийся путь ты ни в чем не нуждалась, а когда мы прибудем в Новый Орлеан, позабочусь о том, чтобы Сэбин никогда тебе больше не надоедал. Таким образом я постараюсь отплатить тебе за все мучения, которые принес.
Что же это такое? Данте уходит, а она так и не призналась ему в любви! Нельзя отпускать его вот так! Ужасно, если он будет думать, что она его презирает! Надо что-то делать. И Эрика, не придумав ничего лучшего, схватила мачете и запустила им в дверь. Лезвие воткнулось всего в шести дюймах от плеча капитана. Вздрогнув, Фаулер широко раскрытыми, изумленными глазами уставился на качающееся лезвие. Потом взгляд его переместился на Эрику.
– О Боже! Я просил чем-нибудь в меня запустить, но не настолько же смертоносным предметом! – Голос его дрогнул.
– Черт бы тебя побрал, Данте! Почему ты с самого начала не сказал мне, что любишь меня? – воскликнула Эрика. – Только подумай, скольких страданий мы могли бы избежать! Никогда мне не был нужен никто, кроме тебя. Ни Эллиот, ни Шарль. Я даже не помню того времени, когда я тебя не любила! Кажется, это было сто лет назад…
Теперь настала очередь Данте изумленно воззриться на Эрику.
– Боже милосердный! – продолжала она. – И ты еще смеешь обвинять меня в наивности! Как же ты не разглядел, что я люблю тебя больше жизни? Если бы я не любила тебя, то давным-давно ушла, и ты бы не смог меня остановить.
Лицо Данте засияло, словно маяк в ночи.