— Но беда в том, что женщины за таким мужчиной гоняются, и это, знаешь ли, может кому угодно ударить в голову.
Александра покончила с черепаховым супом и щипала хлеб. Маркиз взглянул на поднос.
— Ты все еще голодна?
— Да, как это ни странно. Но прошу тебя, папа, не считай себя обязанным развлекать меня. Ведь ты шел спать, когда увидел служанку с подносом.
Маркиз согласно кивнул. Накопившаяся за день усталость ясно отражалась на его лице.
— Утром я провел четыре часа в седле, — сказал он. — А днем обошел весь дом с архитектором, обсуждая планы твоей матери. К сожалению, у меня ноги сводит от сидения. Наверно, я старею, Аликс. — Он со смехом поднялся. — Я скажу тебе, что мне частенько повторяла леди Эль.
— Что?
— «Только не старей, Брэндрейт». — Маркиз с любовью смотрел на дочь. — Будь осторожнее с Лонстоном. У него опасная репутация.
— Я знаю, папа, и я о себе позабочусь — тебе не стоит об этом беспокоиться.
Она откусила кусочек хлеба — и едва не подавилась. Судорожно глотая, она взяла отца под руку и направилась с ним к двери.
— Я так люблю тебя, папа. Благодарю тебя за заботу обо мне.
Он улыбнулся:
— Ты всегда была моей любимицей. Когда ты завтра отправляешься в замок?
— Пораньше. Часов в десять.
— Доктор приезжает в четыре.
— Я вернусь к этому времени.
Закрыв за ним дверь, девушка с облегчением вздохнула и сразу же обратилась к Психее.
— Супа больше нет, — прошептала она. — Но есть немного хлеба, ростбиф и яблоки.
— Очень хорошо, — отвечала Психея. — Я и не подумала, как это может выглядеть, если вы станете столько есть.
Александра подала ей поднос.
— Я вообразить себе не могу, что бы сказал папа, если бы узнал правду — что вы лежите в моей постели с вывихом.
Звонкий смех Психеи огласил комнату.
Странный звук донесся до ушей маркиза, подходившего к своей двери. Смех молодой женщины прозвучал у него за спиной. Мороз пробежал у него по коже — его дочери так не смеялись, но в то же время в этом звуке было что-то знакомое.
Неужели это привидение?
Разве и в Роузленде водятся привидения, как и в замке Перт?
Поразительно.
Афродита поморгала, не в силах понять, где находится. По смутным очертаниям ближайшего окна она могла заключить, что было раннее утро, но в голове у нее стоял такой туман, что она не помнила даже, какой сегодня день. Единственное, что она ощущала, — нечто жесткое и колючее у щеки.
— Мама! — Голос донесся издалека, словно Афродита находилась в глубине пещеры, а зов прозвучал где-то у самого входа.
— Мама, ты меня слышишь?
— Энтерос? — прошептала Афродита. Во рту у нее пересохло, на губах стыло странное ощущение — словно они намазаны маслом, которое отдает шалфеем и чабрецом. По запаху это походило на ее эликсир от любви, но откуда бы ему здесь взяться?
Что-то жесткое и колючее начало раздражать ее нежную чувствительную кожу. Она потянулась, чтобы сбросить одеяло, но никак не могла найти его край. Открыв глаза, богиня села и, повернув голову, увидела пару копыт и черные бока — о Зевс всемогущий! Кентавр!
Память вернулась к ней — жестокая выходка Эроса, хохот толпы. Тогда это ее ничуть не смутило, потому что она влюбилась, влюбилась в самое безобразное существо на Олимпе — страшнее его мог быть только сам Вулкан!
Она вскрикнула и разбудила бы мирно спящего кентавра, уютно похрапывающего в своей конюшне позади дворца Зевса, но черные крылья обвили ее и закрыли ей лицо.
Не успела она издать и звука, как Энтерос взлетел с ней в ночное небо.
— Я убью своего собственного ребенка! — закричала Афродита, как только они достаточно удалились от дворца.