Эта лавина захлестнула так сильно, что я долго не мог приступить к написанию.
Вознамерься я сказать о «Словарном запасе» все, что хотел: изложить мысли и передать чувства, охватившие при прочтении – и этот очерк по объему приблизился бы к 13 авторским листам оригинала.
Или даже превысил: при чтении книги Иосифа каждая фраза рождала отклики. Настолько сильно действовал простой, на первый взгляд, текст.
И это в общем неслучайно.
Мы с Иосифом одинаковы в отношении к литературе, мы жили в одно время и нас волновали одни и те же явления жизни – которая у нас тоже была одна.
Поэтому я попробую дать лишь главное – чего, быть может, не напишет об этой книге и ее авторе никто другой.
Отмечу, что наряду с мыслями о «Словарном запасе» я буду невольно уходить в сторону.
Хочется делать некие параллели, чтобы подчеркнуть близость автору, без которой нельзя писать искренне.
Прежде всего стоит сказать несколько слов о произведении в целом.
«Словарный запас» является образцом мемуарно-публицистической прозы.
Книга имеет прекрасно выстроенную композицию, ее 4 составляющие образуют сбалансированную структуру.
С хроно-биографической точки зрения (идеальной в мемуарной публицистике) эти части ведут по жизни автора: от подготовительных лет оренбургского детства и отрочества – в период уфимской молодости, потом к вершине жизненной зрелости в Москве, затем на гористые равнины Болгарии, где приходят самые глубокие мысли.
Четыре части книги – четыре периода развития всего, что движется по вечному кругу.
Весна, лето, осень, зима; утро, день, вечер, ночь…
Так устроены циклы природы и времени, так стоит описывать человеческую жизнь.
Части «Словарного запаса» имеют выразительные названия:
«Имя собственное»,
«Страдательный залог»,
«Действительный залог»,
«Краткая история присебячивания».
Отмечу, что определенную самостоятельность имеют вошедшие в текст очерки, основанные на опубликованных материалах прошлых лет: об известном деятеле культуры Александре Глезере, о драматических днях «Расстрела Белого дома» и о трагических событиях, касающихся Чечни.
Первая, вторая и четвертая части известны читателю по журнальным публикациям, по уже изданным книгам моего друга. Но общая компоновка «Словарного запаса» позволяет говорить о его оригинальности.
Тем более, что «Действительный залог» – самый событийно насыщенный элемент композиции – нигде ранее не публиковался.
Сам Иосиф наиболее ценными видит те эпизоды, где он описывает свое личное участие в переломных моментах общественно-политической жизни страны.
О том мой друг пишет весьма скромно:
«Не знаю, повезло мне или нет, но лет тридцать я с близкого расстояния смотрел на российскую политику и российских политиков.»
И это именно так.
В «Словарном запасе» автор дает картину событий, добавляет объективную самокритику и тонкий самоанализ, что само по себе редко в произведениях такого рода.
И, кроме того, превращая мемуары в эксклюзив, Иосиф «иллюстрирует» фактологический материал своими стихами, написанными во времена освещаемых событий, имеющими соответствующий стиль и… словарный запас. Эти стихи, органически вплетенные в ткань повествования, дают яркую художественно-публицистическую картину новейшей истории, какую не встретишь у другого автора.
Иосиф Гальперин, при деловых качествах и разумной целеустремленности, прежде всего – поэт от бога, владеющий словом как никто иной.
Пересказывать содержание книги и ее анализировать не вижу смысла; «Словарный запас» надо просто читать.
Но все-таки выражу собственное мнение.
Без чисто биографической первой части, неспешного повествования (по выражению самого Иосифа) «о детстве и родных чудаках», без доверительной ауры образ автора лишился бы главных черточек, которые приближают к нему читателя. И делают близкой саму книгу.
Мне Иосиф близок и как поэт и как человек, которого я знаю, возможно, лучше, чем некоторые нынешние коллеги по литературному цеху.
Поэтому я пишу здесь все, как вижу, заглядывая в книгу своей памяти.
Но при этом не претендую на роль истины в последней инстанции.
В названиях трех первых частей «Словарного запаса» я вижу языковедческие термины.
Неологизм в заглавии четвертой, когда-то придумала Маша – младшая дочь Иосифа – находясь в возрасте «присоединения мира к себе». И это слово мне очень нравится.
Есть в нем нечто свежее, почти детское и в то же время оно заставляет подумать, что в соотношении «себя» с окружающим миром не все просто.
3
О моем герое сейчас каждый может прочитать в «Википедии». Статью написал наш общий друг Айдар Хусаинов.
Я скажу просто:
Иосиф Гальперин – ВЕЛИКИЙ ЧЕЛОВЕК.
В самом прямом смысле слова.
Само понятие «великости» для меня имеет несколько иной смысл, нежели традиционный.
К хрестоматийно великим я отношусь как к людям, а не как к памятникам. Среди друзей прошлой жизни имелась даже внучатая племянница Лермонтова.
Для меня величина человека определяется глубиной его личности.
Великий человек – звезда, к которой хочется стремиться, понимая априорную недостижимость.
Впрочем, нет, не так. Звезда замерла в единожды установленном состоянии…
Он – планета, движущаяся среди миров.
Так вот, Иосиф – один из самых великих людей, которыми меня осчастливила судьба.
Он велик со всех точек зрения; о чем я не раз говорил и своим товарищам и ему самому.
Я не кривлю против истины. Я прожил не слишком длинную, но насыщенную жизнь. И должен признать, что знакомствами с большими людьми судьба не обделила. Мустафа Сафич Каримов и дядя Саша Бурзянцев – лишь два из них; навскидку назову еще одного, близкого теме книги: главного редактора «Литературной России» Эрнста Сафонова, снабдившего меня мантрой:
Редактор растет головой в землю!
(Сафонов дал карт-бланш на отношение к любому редактору – мыслящему по-своему, пытающемуся скорректировать произведение, переделать его на свой лад и всегда иначе, нежели задумано автором.)
Но, пожалуй, я не смогу вспомнить человека, который обладал бы цельностью и мощью автора «Словарного запаса».
Когда я думаю об Иосифе, он представляется огромным, как бронзовый монумент – приближаясь, хочется запрокинуть голову, чтобы увидеть лицо.
Но на самом деле мой друг – среднего роста.
Конец ознакомительного фрагмента.