Впрочем, все же не стоит умалять ее значение! Смерть короля Каэдвена от руки Роше «Синие полоски» восприняли именно как справедливую месть их командира за повешенных товарищей, недвусмысленно выразив общее воодушевление по поводу возмездия «всем подлым сукам». Да и Бьянка не скрывала своего удовлетворения, прямо поблагодарив отныне еще горячее любимого капитана:
- Не каждый день ради тебя убивают короля, – кривовато усмехнулась она.
- Как там говорит наш ушастый пассажир, – с горечью заметил Вернон, качая головой, – король или бродяга… одним подонком меньше.
Девица на его слова лишь фыркнула, упрямо задрав нос, и удалилась, распрямив плечи так, что распахнутый ворот рубашки разошелся еще больше, обнажая грудь едва ли не полностью.
Казалось бы, все относительно утряслось, да только кто ж знал, что у Геральта не только острый слух, нюх и прочее, но и языком он при случае машет так же убийственно, как и мечами, спровоцировав у вроде бы непрошибаемого скоя*таэля настоящий нервный припадок... Невольно, разумеется, но что, от этого легче, что ли?
Между тем эльф понемногу отошел, с лица пропала землистая бледность, озноб унялся. Стало казаться, что Иорвет задремал, поэтому, когда раздался его тихий бесцветный голос, – погрузившийся в карты и служебные бумаги, дабы занять голову чем-нибудь полезным вместо бесплодных сожалений, Вернон едва не вздрогнул, посадив кляксу.
- Роше… Я хочу спросить, Геральт… он ведь тоже был… там? Он видел?..
- Нет, – быстро прервал его Роше, не вынуждая договаривать вслух. Он выпрямился от бумаг и, глядя эльфу в глаза, подтвердил максимально спокойно и убедительно, как только был способен. – Геральт не знает. Кроме меня, никто не знает. И не узнает.
С минуту Иорвет безотрывно смотрел на него, будто пытался что-то отыскать в лице человека, вдумчивом взгляде карих глаз, а затем ресницы измученно опустились и, тяжело сглотнув, эльф отвернулся. Больше он ничего не говорил, а вскоре, похоже, все-таки забылся сном.
====== 5.1 (начало) ======
Комментарий к 5.1 (начало) коротенечко..
Нынче ночью эльф спал как убитый, не вскидываясь, как вчера, на малейший шорох поблизости, и это странным образом задевало что-то такое в глубине души, о чем обычно не подозреваешь и не задумываешься среди неудержимого бега дней. Как тогда в Вергене, когда изнуренный Иорвет заснул при перевязке. И тебя вдруг на середине привычного жеста, рутинной будничной мысли накрывает исключительно четкое понимание, что у всего есть предел. Но и это еще не страшно, куда страшнее то, что иногда этот предел гораздо ближе, чем представляется.
Занятная штука жизнь: парадоксально, но факт, – в некотором смысле натуры сильные уязвимее для несчастий. Там, где более слабый без угрызений совести отступится, без стыда поплачется о горькой доле, заламывая руки, найдет себе удобное оправдание, сдастся и утешится во смирении, сильный – пойдет дальше через самую жуткую боль, лишь крепче сцепив зубы и не позволив себе выказать даже малую толику усталости. Для слабого запросто отыщется тот, кто пожалеет и посочувствует, на сильного – с энтузиазмом взвалят совершенно чужую ношу, да еще и упрекнут, что споткнулся. Но даже у самого неуязвимого – от непомерного усилия может однажды разорвать легкие и остановиться сердце, и окажется ли тогда рядом хоть кто-то, кто поймет, ради чего оно все было и чего стоило?
Нельзя, недопустимо… невыносимо-тошно и горько заглядывать за этот предел сильного. Вернон слушал соленые шуточки своих «Полосок» по поводу алкоголя и хлипкости разных там эльфей, – и про себя радовался. Ведь вполне естественное умозаключение со стороны: выпивали за жизнь двое командиров, да ушастый нелюдь, само собой, оказался послабже их, родного, сукиного сына, проблевался его эльфячество, а теперь проспаться никак не может… А главное то, что это очень подходящее объяснение, чтобы глубже него не всматриваться и лишними вопросами не задаваться. Вон, Бьянка даже остыла немного и жалостливо отлила в первую очередь похлебки на долю эльфа – пожиже, но пожирнее, чтобы с похмелья похлебать наваристого бульона и восстановить организм.
На запах еды Иорвет все-таки среагировал, только немного странно, – для этого конкретного эльфа немного, ибо какой-нибудь внезапный финт ушами для него естественен как дыхание. Вернон застал его гипнотизирующим взглядом несчастную, безнадежно остывающую плошку, и вошедшего капитана остроухая зараза, не оборачиваясь, надменно уведомил:
- Не нужно было утруждаться, у меня еще остался хлеб.
У Роше бровь непроизвольно поползла к шаперону: не то чтобы он после вчерашнего срыва ожидал от эльфа слез умиления на своей груди или особой благодарности. Он не считал, что что-то сделал, тем более, что сделал что-то выдающееся, и отдавал себе полный отчет, насколько же паршиво должен был ощущать себя Иорвет, после того как непреднамеренно обнажил перед кем-то существование кошмарного разлома в своей душе, которому лишь предстояло со временем затянуться еще одним уродливым шрамом... Однако это не отменяло того, что причудливость полета скоя*таэльской мысли его вновь удивила.
- Иорвет, только не начинай опять втирать мне про природную умеренность вашей высшей расы, в честь чего ты собрался добираться до Лок Муинне с одной булкой! – как обычно без обиняков высказался Роше. – Во-первых, так ты становишься однообразным, а во-вторых, у нас вообще-то с тобой договоренность: я обеспечиваю тебе проезд на «Парсифале», ты проводишь нас через ебучие горы, все остальное – лишние условности. На хера мне проводник, которого от голода ветром шатает или отвлекающийся на охоту за мимо пробегающими сусликами себе на ужин?
Иорвет слабо улыбнулся, искоса взглянув на темерца:
- Ты как всегда чрезвычайно практичен, псина.
- А ты как всегда чрезвычайно пафосен, – отбрил Вернон, удовлетворенно отметив, что одноглазый стервец наконец взялся за ложку, и ворчливо добавил, – причем там, где не надо.
По обоюдной молчаливой договоренности, произошедшее накануне они не обсуждали: один со всей очевидностью не хотел, второй с не меньшей очевидностью был уверен в отсутствии какой-либо необходимости – что-то лишнее обсасывать в подробностях и деталях. Так что новый день, не сговариваясь, всеми был посвящен бытовым немудрящим заботам: почистить и подточить оружие, поправить броню. Геральт снова возился со своими вонючими составами, чем обезопасил себя от любых попыток общения, – стоявшее вокруг его походной жаровни зловоние вышибало злую слезу даже у самых непоколебимых. Иорвет же вдруг поразил «Синих полосок» в самое сердце, удобно устроившись на палубе не с чем-нибудь, а с иглой и нитками за штопкой зеленого тегиляя.
Да, прямо так, в своем знаменитом алом платке, покуривая трубку, перебирал ремешки и заклепки, а потом непринужденно достал иголку с катушкой суровой нитки и сосредоточенно принялся зашивать свежую прореху от каэдвенского меча.
Поначалу зрелище шокировало до безъязычия. Затем неуверенно последовали корявые поддевки про белошвеек, плавно переходя в провокационные выкрики про вероятную косорукость эльфийских девок, видать, годных лишь для одного, приятного мужчине занятия. Однако издевки как-то быстро сошли на нет, – за отрядом тоже не ездила отдельная бригада маркитанток, готовых в любой момент приготовить кашу с мясом, постирать портки и заштопать дырку в гамбезоне, так что все подобные вопросы в походе решались самостоятельно и ничего необычайного во времяпрепровождении скоя*таэля для них не было.
Хороший ход, умный, – оценил его и Вернон. Сам он вмешиваться не стал: напрямую к эльфу обратиться никто не рискнул, а все нападки dh*oine в адрес его народа Иорвет игнорировал с такой высокомерной миной, что любой император обзавидовался бы! Зато вид главного скоя*таэля, занятого привычной каждому, обыденной работой, поразительным образом снизил градус напряженности. Пожалуй, к его присутствию «Синие полоски» попросту стали привыкать, и руки уже не тянулись сами собой к оружию.