Я хотела что-то еще сказать юной коале и убедить ее не продолжать эксперименты, но тут наш разговор прервал басистый рык белого медведя с острова Гренландия.
– Франц тоскует, – пояснила Крошка Фи.
– Скучает по родным берегам… – добавила я.
Но тут снизу нашу непринужденную беседу перебил чей-то раздраженный голос:
– Да тише вы!
Испугавшись, Крошка Фи округлила глаза так, что это уже были не глаза, а светящиеся в темноте фары легкового автомобиля.
Сгорая от любопытства, я свесилась головою вниз с балкона.
– Кто там? – вкрадчиво спросила я.
– Ха! Это я, Мэрмэлла! – ответил резкий недовольный голос.
Похоже, наша беседа разбудила австралийского страуса эму, заснувшего за травяным деревом, растущим рядом с домом (кстати, говорят, что ученые уже не считают эму страусом, но в заповеднике Мэрмэлла еще числилась таковым). Птица не спешила появляться – ее вполне устраивало скромное зеленое закулисье.
– Что вы так удивленно на меня смотрите? – высокомерно добавило травяное дерево.
Наконец Мэрмэлла нехотя появилась. Высокая, с тусклыми перьями, она выглядела, как возрастная актриса, обернутая в некогда яркое и роскошное, а со временем довольно поблекшее боа.
– Здравствуйте, – увидев меня, поздоровалась птица.
– Здравствуйте, – ответила я. – Мне кажется, мы с вами уже знакомы. Вы служили в театре, не правда ли?
И действительно, я хорошо знала Мэрмэллу – когда-то она ассистировала знаменитому фокуснику Гронфальду в театре Иллюзий. Будучи ребенком, я видела ее выступления.
– Ха! Я была ЗВЕЗДА! – воскликнула Мэрмэлла – Эх, были времена! Мне аплодировали! И как аплодировали! Стоя! А теперь…
Эму горько вздохнула, смахнув скупую слезу, скатившуюся по блеклым перьям.
– Как печальна участь большой звезды!
Несмотря на помутневшие от слез глаза, Мэрмэлла ловко поймала клювом пролетавшего мимо белого ночного мотылька и ползшего по сучку дерева золотистого жучка.
– Это были лучшие дни моей жизни… – сладко проурчала птица. Прикрыв глаза, она словно унеслась в прошлое:
– Звучит музыка! Ярко горит свет! Тысячи глаз смотрят на австралийского страуса эму по имени Мэрмэлла! – мечтательно вспоминала пернатая артистка.
– Я видела представление с вашим участием, – отвлекла я Мэрмэллу от воспоминаний, – Вы отгадывали имена детей, и это было здорово!
– Которые сидели в первом ряду, справа налево? – заинтересовалась Мэрмэлла.
– Вроде бы так, не уверена, это было давно, – сконфузилась я, – во времена моего детства.
– Ха! Весь секрет в том, что шпрехшталмейстер – мой импресарио – наперед знал имена детей. Легкий трюк – ловкость рук!
Птица печально улыбнулась:
– Моя задача заключалась в том, чтобы ничего не перепутать и вытащить из цветной колоды сначала синюю, потом зеленую, затем лиловую, красную, желтую карточку с именами детей. Никакого волшебства, – грустно призналась Мэрмэлла.
– Это называется искусством иллюзионизма, – пояснила я, – создать видимость того, что не может происходить на самом деле.
– Видимость того, что я могу отгадывать имена детей?!..
Мэрмэлла нахмурилась. Разговор явно не клеился, но тут Крошка Фи не удержалась и прыснула со смеху. За ней рассмеялась и сама Мэрмэлла, затряслась так, что в разные стороны полетели перья, напоминающие падающие с дерева листья.
– Но детям нравилось представление! – тоже сквозь смех проговорила я. – И ваш импресарио Шпрех-штрех, – в произношении имени я немного запуталась, отчего еще больше расхохоталась, – обучил вас актерскому мастерству. Выступать среди тысяч глаз, вести сценическое действие, помнить рисунок роли – это же прекрасно!
Мне почти удалось убедить Мэрмэллу, но тут наш разговор прервал громкий заразительный смех с материка Северной Америки.
– Хорьки, – пояснила Мэрмэлла, скинув с себя немного тускло-серых перьев.
– Добрые ребята, – прибавила Крошка Фи.
Глаза юной коалы засияли, как две лампочки, когда хорьки затянули долгую песню под гитару – балладу о храбром американском хорьке.
Откинувшись на спинку старого кресла-качалки и уютно закутавшись в теплый плед, я погрузилась в молчаливое созерцание ночного городского заповедника под затяжное пение американских хорьков. Я наслаждалась моментом, совершенно не ведая, что вскоре окажусь вовлечена в еще больший водоворот событий. А будущее, между тем, было уже совсем близко.
Глава 6
Спустя некоторое время героические баллады смолкли, уступив место вкрадчивой, и мудрой тишине, в которой было слышно лишь многократное ныряние дельфина Шалуна в своем бассейне. Дельфин, однако, разошелся: он плескался так, что брызги летели во все стороны, и по колено в воде оказались его ближайшие соседи – индюшачье семейство.
– Как же слякотно и сыро! Я промок до костей! – стряхивая с лапок грязевую жижу, негромко, чтобы никто не услышал, посетовал индюк Трусли – глава индюшачьего семейства.
Для меня до сих пор остается загадкой, как этой удивительной птице дали название «сорная курица»! По мне, она заслуживает названия благородного, например, «королевская курица» или что-то в этом роде. Черные масленые перья, красная голова и ярко-лимонный воротничок на шее придавали «сорной курице» изысканную элегантность, подчеркивая, как бы это смешно ни звучало, задатки высокого происхождения.
Долгое время Трусли старался держать себя в руках и вести себя достойно, чего требовало его высокое происхождение, но терпению, в конце концов, наступил предел, а врожденная деликатность постепенно испарилась.
– Какая отвратительная мокрота-а-а! – чуть громче обычного проворчал индюк, подогнув под себя вымазанную в земляной слякоти лапку.
– Дорогой, тише, – кулдыкала упитанная дама-индейка Дрожунья, жена Трусли, приведя в легкое движение нарядный воротничок ярко-желтого цвета, украшавший прелестную шейку. – Нас могут услышать!
– Но наша зольная ванна испорчена! – возмутился индюк, поочередно подгибая под себя лапки, еще чуть громче привычного. – Как прикажете это понима-а-ать?!
Дрожунья смотрела на ванну, на поверхности воды в которой плавала еще не осевшая сияющая зола, и заметно дрожала.
Конец ознакомительного фрагмента.